Игорь Бабаян - CCP

Миролюбивый Виктор уставился на мощную фигуру «чемпиона» не без душевного трепета.

Долговязый и тощий, словно баскетболист, побежденный энурезом, Цукер глядел с удивлением, смешанным со страданием.

На лице крепыша Сурена трудно было что-то прочесть.

Ну, а Арег воззрился на Большого, усмехаясь в усы.

– Что, есть вопросы?– налегая на «р», окинул соратников взглядом Давида Сасунского перед очередным поединком с вишапом Большой.

Арег, не удостоив противника ответа , шагнул на ковер.

-А-а-а!– страшно протянул Большой, сделав большой шаг навстречу.

Спустя всего несколько мгновений всё то же: -А-а-а…, он испустил, лёжа на лопатках…

-А-а-а?! – в один голос воскликнули внимательно наблюдавшие за поединком соратники .

-Один раз не в счёт!– взял «фору» «душа». – Давай ещё!

И вновь очень скоро Арег припечатал его лопатками к ковру.

В пылу борьбы и обуреваемый жаждой реванша Большой без долгих раздумий выбрал в качестве жертвы самого маленького соратника, кудрявого Сурена:– Эй, ты, иди сюда!

Сурен скромно ступил на поле брани и тут случилось удивительное: большое, почти стокилограммовое тело Большого вдруг взлетело и, задёргав в воздухе ногами, плюхнулось на ковер, будто куль с мукой.

– Эс инч грамотни «мельница» эс арел, тха– джан (Какую ты грамотную «мельницу» провёл, парень)!– послышался в наступившей вдруг тишине откуда-то сбоку голос препода. –Ереви парапелес (Наверное, занимался?) ?

-Да, занимался,– потупив очи долу, негромко ответил Сурен.

-Раньше надо было говорить, грязни животни!– пришел в себя, присев в партер Большой, изумлённо уставясь на соратника.

– А ты не спрашивал,– все столь же скромно ответствовал борец-классик.

Арег с Виктором, между тем, успели перехватить устремившегося было вдогонку Сурена, успокаивая его и усаживая его обратно на личную кровать .

– Кто циклоп?! Я циклоп?! – все ещё кипятился Сурен.

– Сурик, успокойся, это он циклоп,– позевывая, предположил Арег.

– Ареша, сыграй что-нибудь, – уже почти миролюбиво попросил Сурен.

Через мгновение снятая со стены гитара успокаивала растревоженную душу эсэсэровца .

– Тише, люди, ради Бога, тише

Голуби целуются на крыше,

Вот она сама любовь ликует,

Голубок с голубкою воркуют …

– Ну, и кто пойдёт? – испортил песню далеким от сантиментов, деловым тоном Цукер.

– Большой уже не пойдёт,– отрезюмировал ростовчанин .

– Пусть только нос высунет, я ему … – отреагировал на упоминание о недруге Сурен.

– Не жалею, не зову, не плачу

Все пройдет, как с белых яблонь дым,

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым…

– Кто пойдёт? – вновь испортив Арегу песню, многозначительно переспросил Цукер, оглядывая собратьев по сообществу, продолживших предаваться отдохновению после очередного похода в Фиолетово.

– Ишак! У самого ноги воняют на всю общагу, а ещё других подкалывает! – всё ещё ворчал Сурик. – Я ему дам подколки кидать!

– Суро, ахпер, ладно! Давай, пиво возьмём, отдыхать будем,– выступил в роли миротворца Цукер, не оставлявший надежды хлебнуть таки холодного пенного напитка.

– А что пиво? – недовольно сказал Сурик. – Рыбы нет. Ничего нет. Что это за пиво? Вот у нас пиво с горохой пьют…

– С чем– с чем? – переспросил Цукер? С «горохой»?! «Студент, ты же филолог, инженер слов-а-а-а», – протянул он, цитируя универского препода по гражданской обороне.

Услышав цитату, соратники, не исключая потерпевшего, т.е. Сурена, разразились неподражаемым хохотом, ибо сей препод, полковник в отставке, прошедший II Мировую, являл собой фигуру поистине трагикомическую. Отставной полковник радовал эсэсэровцев оба первых семестра, читая пламенные лекции. Причем он особо воодушевлялся, что соратники относили на счёт его фронтовой контузии, при рассказе о возможных боевых действиях потенциального врага. Лекции и семинарские занятия были пересыпаны, кроме уже процитированного Цукером, также и иными перлами, которые соратники не без удовольствия вспоминали в ходе монотонных учебных будней, скрашивая ими какую-нибудь очередную лекцию по современной советской литературе. Несомненно, словечки и выражения от контуженного полковника представляли собой альтернативу исследованию, допустим, «Цемента» или «Брусков» .