Олег Соловов - Жирик - История не одной жизни. Повесть о настоящей собаке

Однажды мы встретились на улице. Мне удалось удрать из калитки, пока молодой хозяин беседовал с хозяйкой Дэна. Он тоже был на улице и напал на меня. Я тогда был еще почти щенком, а он – взрослым псом. Но в обиду я себя не дал. Мы сцепились нешуточно. И я бы ему показал. Его спас молодой хозяин, утащив меня под мышкой домой. При этом Дэн показал свою гнусную сущность – ударил меня в спину, т.е. тяпнул за хвост. Когда меня дома осмотрели, выяснилось, что сам я целый, но зубы мои в крови. В крови Дэна.

Объединяло нас с ним только одно – прохожие, следовавшие мимо наших участков. В эти моменты мы забывали о вражде и вместе обливали их. Должен отметить, Дэн и здесь был не на высоте – лаял он крайне бестолково. Общая работа объединяла нас не на долго. Как только прохожий оказывался далеко, мы начинали лаять уже друг на друга, обмениваясь упреками и колкостями.

Через несколько домов от нас жил Белый. Он был приблудившейся к дому псом, которого приняли на службу. Приняли не по полной программе – он не имел ни полноценной будки, ни даже ошейника. Не было у их дома и полноценного ограждения. Забор был, но вместо ворот и калитки зияли пустоты. Может быть, поэтому он не понимал одной из основных заповедей собачей службы – охранять свою территорию от чужого вторжения. Несколько раз я, гуляя по улице, заходил в их ограду, и отнюдь не встречал противодействия со стороны Белого. Он не понимал, что это именно его территория – она не была помечена его запахами, как это принято у хозяйских собак. И при том, Белый ставил метки всюду, где его ни носило. Правильный кобель ведет себя по–другому. Он тщательно помечает свой участок, и лишь добросовестно сделав это, будет задирать лапу за его пределами. Большую часть дня он слонялся по деревне: ходил к чужим заборам и попрошайничал, дразнил крепко привязанных за заборами хозяйских собак. Бросая свой участок без охраны, он не испытывал, по–видимому, угрызений совести. Соответственно относились к нему его хозяева. Расчески его шкура не знала, кормили его нерегулярно и лишь объедками. Был труслив и хвастлив. Хвастлив, если был недосягаем для меня или Пирата, тогда он называл нас зазаборно–цепными придурками и сбивчиво поучал нас рассказами о погонях и задержаниях, в которых когда–то участвовал. Труслив, если мы могли его достать. Тогда он удирал на свой участок, где трогать его было не принято. Он не защищал свой участок, а наоборот, прятался на нем.

В своей додеревенской жизни Белый работал в милиции. Этим он гордился и хвастался, но подробностей избегал. По собачьему телеграфу я узнал: он служил в ГАИ и был натаскан на поиск наркотиков в машинах. Обучение собак такому ремеслу предполагает превращение их самих в наркоманов. Век таких псов обычно недолог – через два–три года их списывают по здоровью. Был списан и Белый. Но в отличие от большинства других собак такого рода занятий, он пережил ломку и обрел нового хозяина на нашей улице.

Нан. Нечистая московская сторожевая. Для своей породы был некрупным, но при том раза в полтора больше меня. В зрелом возрасте. Он жил в самом начале улицы, при не большом кирпичном доме, за забором из высечки. От его добротной будки до противоположного конца участка вдоль забора была протянута толстая проволока. По этой проволоке скользила цепь Нана и в зоне его досягаемости была вся площадь перед домом. К службе он относился очень серьезно, проникнуть на его участок чужой не мог. При этом Нан не был склонен к истеричному лаю в стиле Дэна. Просто следовавших по улице людей, не представлявших явной угрозы, он встречал рычанием или оскаливанием, выглядевшим достаточно убедительно. Но бывало по настроению, Нан, как бы не замечая цепи и забора, совершал резкие броски в сторону прохожих, издавая на пике прыжка один мощный “гав”. Этот “гав” переходил в непрерывный, тяжелый и злой лай, еже ли пес имел основания заподозрить кого–либо в намерении посягнуть на его территорию. Так же, как и Белый, Нан в молодости он служил в органах, но в тюремной охране и уволился оттуда вместе с хозяином. Своей прошлой службой гордился, к нам, остальным уличным собакам относился снисходительно, как к штатским, не вкусившим тягот настоящей службы и незнающим ее секретов. Про саму службу не рассказывал, но поучать всех любил.

Ко мне относился как–то странно. Первый раз обратился: “Жирлунг”, правда, после, как бы с насмешкой, поправился: “Жирик”. Это “Жирлунг” несколько резануло мне слух, но я не обратил на него особого внимания. Обнаруживались в его поведении и командные нотки. Он постоянно, по поводу и без, выдавал мне указания, будто он главный или даже хозяин. Критиковал, как мы с Пиратом охраняем: лаете не слаженно, не всегда верно тон и громкость выбираете, дальность отлаивания неверная: учуял далеко идущего чужого и давай на забор прыгать и гавкать; он издалека не испугается, надо потерпеть, подпустить поближе и ошарашить, высовываясь в прыжке из–за забора. Лаять следует с разных углов, при том бегать вдоль забора. Там гавкнул, дальше побежал, создавай впечатление, что вас не два, а много. Тогда можно добиться выделения у прохожего адреналина, а если повезет, то и калом запахнет. Запах, конечно, неприятный, но это высший успех отлаивания.