Антонина Глушко - Как я как бы забеременела (сборник)

В тот злополучный, а вернее, в день 23 февраля, нянечка с раннего утра уже хорошо «отметила» праздничное событие, однако не нарушив трудовой повинности по наведению санитарного порядка.

Закончив работу, как обычно, Маня не торопилась уходить домой. Была она бобылкой, потому часто допоздна засиживалась с ходячими пациентами у телевизора в холле госпиталя, переживая со всеми любовные сериальные страсти.

День клонился к вечеру. Все и ходячие и лежачие пациенты уже поздравлены, празднично накормлены, и способные к передвижению потянулись в холл, к телевизору.

Сполоснув в туалете ведро и руки, там же добавив ещё некоторую праздничную дозу, Маня направилась в каптёрку, оставить ведро и разместить на батарее для просушки мохнатую швабру. Она торопилась к телевизору, где начинался праздничный концерт.

Однако едва перешагнув порог, с диким криком выскочила обратно. Там, на каталке, сложив руки на груди, лежал «умерший» прапорщик из 6-й палаты. О его помещении в закуток нянечка не знала. В то время она мыла нижнюю лестницу.

До этого за всю её службу не было случая, чтобы живого укладывали в кладовке, да ещё на каталку. Потому и ошалела.

– Умер!!! Умер!!! – кричала Маня, опрометью бросаясь к столу дежурной медсестры по этажу.

Пациенты знали, что в кладовку поместили прапорщика с сыпью. Значит, всё же помер, решили они.

В это время по коридору госпиталя шёл сын прапорщика, навестить отца и одновременно поздравить того с праздником. Навстречу ему, едва не сбив с ног, неслись дежурная сестра, нянечка, обнаружившая «покойника», кто-то из обслуги, и раненые, способные передвигаться.

«Делегация» мчалась на первый этаж в ординаторскую, к дежурному врачу, как выяснилось потом, тому не доложили об изоляции больного.

В это время сын прапорщика зашёл в отцовскую палату, и видит – кровать пуста, а матрас свернут.

– А где папка? – спросило дитё, обратившись к больным.

Все дружно опустили глаза. И тогда сын понял: его папаня, незабвенный родитель, приказал долго жить.

– Ты солдат, и должен стойко принять удар, – со скорбью в голосе произнёс один из раненых.

Сын опрометью бросился на пост к дежурной медсестре. Однако той на месте не оказалось.

Ходячие пациенты стояли в коридоре и сочувственно смотрели на сержанта, глубоко сопереживая солдату. Кто-то из них сказал:

– Это сын умершего.

Не обнаружив сестры на обычном месте, сынок кинулся вниз по ступенькам в поисках дежурного врача, для выяснения причины смерти своего папки. Молодой здоровый мужик, никогда и ничем не болевший, кроме радикулита, и вдруг помер.

В это время прапорщик, проспавший едва ли не десяток часов, хватился курева, и, не обнаружив его у себя, крадучись, опасаясь сестры за нарушение режима, пробрался в свою палату.

Тихо вошёл и прямиком направился к своей тумбочке, и принялся там шариться рукой. Соседи по палате, зная, что человек помер, выкурили всю его пачку, вроде бы как за помин души.

Не обнаружив сигарет, прапорщик попросил:

– Ребята, дайте закурить, сил нету, умираю.

«Ребята» в ступоре молча сидели на койках, вылупившись на «покойника».

А по коридору во весь опор бежала представительная делегация. Впереди – дежурный врач, за ним – медсестра, далее нянечка, обнаружившая «умершего», за ней сын «покойника», и несколько легко травмированных бойцов.

Вся эта орава мчалась в палату, где до изоляции находился радикулитчик.

В палате бойцы по-прежнему сидели по койкам, словно застывшие степные тушканчики, обмирая от ужаса.

Резко распахнулась дверь, и в палату залетела целая толпа сочувствующих и сопереживающих, испуганных людей во главе с дежурным врачом, и застали картину с ожившим «покойником».

После этого смеху было на весь госпиталь. Смеялись даже те, кто не мог самостоятельно ходить. А причина была очень даже банальная. В честь праздника сердобольная раздатчица подсунула прапорщику четыре круто сваренных яйца, на которые, как оказалось потом, у того была аллергия.

– Значит, так. Внесёшь в сценарий ещё одно дополнительное лицо, – не поздоровавшись, строгим голосом произнёс Спонсор намечающихся съёмок нового фильма.

– Куда вносить, если у меня уже финальная сцена? – возмутилась я беспределом благодетеля.

– Я что, непонятным языком говорю? Внесёшь, и чтобы мне никаких гвоздей, – продолжал он свирепствовать.