Леонид Богданов - Без социалистического реализма

Братья Ложкины, не веря в свое счастье, переглянулись. Дальше писатели с примерной точностью описали все зуботычины, пинки коленкой в той последовательности, с какой братья Ложкины привыкли делать за тридцать пять лет.

— Ну, Евтих, есть же еще люди, понимающие по-настоящему высокое искусство! — сказал «белый» брат.

Через две недели Ложкины в старом клоунском гриме, но одетые в рабочие комбинезоны, предстали перед комиссией. После первой же произнесенной мяукающим голосом фразы:

— Я скучаю с тех пор, как подох Гитлер! — профессор марксизма-ленинизма загоготал так неожиданно, что привел клоунов-рабочих в немалое смущение.

Номер братьев Ложкиных комиссии очень понравился, но три писателя с блудливыми глазами стали вдруг выражать неудовольство своим же собственным сценарием. И пока один из них говорил, что надо бы добавить в номер побольше производственных элементов, два писателя, столкнувшись головами, строчили в одном блокноте. Через десять минут переделка была готова. Заключалась она в том, что рабочие-клоуны должны были бить один другого гаечными ключами, молотками и прочими слесарными инструментами. Кроме того все действо должно было происходить около токарного станка, а над станком должен был быть плакат: «Все силы на выполнение семилетки!»

И опять был просмотр, и опять профессор марксизма-ленинизма заржал после первой же фразы «рыжего», и опять комиссии номер понравился, и опять писатели с блудливыми глазами потребовали переделки номера. Впрочем, теперь это не было неожиданностью. Теперь Ложкины знали, что писатели получают за каждую переделку примерно столько же, как и за новый сценарий.

На этот раз писатели потребовали, чтобы «белый» клоун-рабочий показывал бы «рыжему», как надо правильно работать на токарном станке, и попутно они бы обменивались оплеухами, «рыжий» бы терял штаны и их затягивало бы в трансмиссию станка, и прочее. Комиссия новую переделку одобрила, и клоунов направили учиться на завод высотам токарного ремесла.

Пять месяцев Хомутов и Кудий Ложкины добросовестно изучали токарное дело под руководством седоусого мастера Михеича. К концу обучения они уже могли вытянуть на четвертый разряд. И когда после следующего просмотра три писателя с блудливыми глазами опять начали ратовать за переделку номера, Ложкины взбунтовались.

— Да разве это клоунада? Это же настоящий балаган! — громко вскрикнул политически сознательный «белый» клоун рабочий.

— А ну вас всех в будку! — выпалил несознательный «рыжий». — Делать клоунаду — так делать клоунаду! Работать — так работать! Пошли, Семен, к Михеичу!!!

Теперь Хомутов и Кудий работают токарями. И если их по привычке иногда тянет в цирк, то клоунских номеров, прошедших через переработку комиссии, они не могут смотреть. Обидно смотреть во что превратили, пусть древние, пусть грубые и несмешные клоунские номера, наполнив их политическими репризами и производственной тематикой. Было плохо — стало невозможно смотреть.

Недавно, после тяжелой и продолжительной болезни, скончался Иван Андреевич Баранников. По всей вероятности, имя «ИВАН АНДРЕЕВИЧ БАРАННИКОВ» никому ничего не говорит. Ну, кто такой был Иван Андреевич Баранников?..

Сомневаюсь, что читатель знает что-либо о нем. Его знали считанные люди на земле. И это вопиющая несправедливость!

Итак, в голодном и бурном 1920 году, в кабинет седовласого профессора литературы вошел человек в широкополой черной шляпе, в черной крылатке, опирающийся на палку. Он был высокий, худой, слегка сгорбленный и у него были висячие усы.

— Алексей Максимович Горький! — радостно поднялся профессор с кресла, щуря близорукие глаза.

— Меня зовут Иван Андреевич Баранников, — волжским неторопливым говорком представился вошедший и сухо кашлянул в кулак.

Он без приглашения уселся у профессорского стола и вынул из кармана несколько листов бумаги, свернутых в трубку.

— Вот, профессор, отцом обзову! Соблаговолите посмотреть, один мой опус.

Иван Андреевич нажимал на букву «о», а слух ученого старика был музыкальный.

— Вы, наверное, волжанин? — заинтересовался профессор.

— О! Обязательно от Волги. Босяковал однажды с Олешой Горьким.

Профессор сочувствующе закивал и сделал вид, что верит. Деликатный был человек профессор и, чтобы подбодрить Баранникова, он сказал:

— Для писателя хорошо знать настоящую жизнь. То, что вы были босяком, это очень полезно. Гм… А какое у вас образование?