Александр Спахов - Отчет неодетого человека. Неприличные и другие рассказы

Протасов задумался о персоналиях. Кота в мешке не хотелось. Неизвестно как себя проявит в полевых условиях. Начнет на столе плясать, лифчиком размахивать или, не дай Бог, из окна по пьяни блеванет. Требуется человек знакомый, надежный, но и с эффектом волнующей новизны.

Тут-то вовремя, как солнце над Японией и взошла кстати расставшаяся со вторым гражданским и, стало быть, открытая для предложений Ася Эф.

– Имбирного чаю, пожалуйста, – обратилась Ася к величавому официанту: – без меда и в большой чайник. – Затем, запоздало согласовывая вопрос, повернулась к Протасову: – Правильно?

– Да. И штрудель. – Кивнул Протасов и спросил в свою очередь: – Тебе-то что сладкого? Вишневый торт?

– Пожалуй.

Официант отчалил степенно, как ледокол. За окном пешеходы форсировали полноводный Цветной бульвар.

Протасов залюбовался Асей, он только что разглядел её карминовые блестящие глаза. Не подозревая в них новых цветных линз в минус три, он не чувствовал себя обманутым. Ему захотелось быть с Асей, говорить про неё «моя Ася», знать какова она на вкус и запомнить запах. Захотелось её познать. Ася ему ожидалась мягкой, податливой и подвижной.

– Тебе не надоела слякоть? – Протасов, разлил прохладный, видно путь ледокола обратно пролегал через полюс, чай и продолжил: – Махнем-ка на море, Ася.

– На какое? – Ася оторвала взгляд от пешеходов за окном.

– Как это «на какое»?. – Удивился Протасов: – На теплое.

– Черное знаю, Желтое, Красное… Даже, Мертвое, но «Теплое»…

Ася смотрела сквозь карминовые линзы с сомнением: приятен, респектабелен. Почти на двадцать лет старше. Разумно ли рассматривать кандидатом?.. Но это предложение про море…

Раньше она была влюбчива. Мальчики, потом юноши, парни, молодые люди и, наконец, мужчины волновали и беспокоили. Любовь ей представлялась как в советском кино, когда люди строго обнимали друг друга, почти помпезно, соприкасались губами и под олицетворяющую вихрь в их душах, громкую музыку удалялись из кадра, словно космонавты на самую дальнюю планету. В её же жизни это случилась совсем не по кино. С нею вышло липко, нечисто и болезненно. Она оттягивала, страшилась, не хотела этого над собой. Он настаивал, проявлял силу, хватался, склонял…

Потом она сидела на краю ванны и смотрела, ошеломлённая и несчастная, на густую бурую воду.

На теплое море отправились ночным рейсом. Поспели к завтраку. Пахло горячим хлебом и счастьем. Их багаж нес немолодой мужчина похожий на пацана. В номере ветер трепал занавеску спутав её, должно быть, с флагом пиратского фрегата. Балдахин над кроватью выглядел многообещающе, как занавес в академическом театре перед премьерой.

Ася посмотрела на кровать с тревогой. Другого спального места не имелось.

В гостинице и на пляже пустынно. Весь комфорт и романтика только им. Пальмы шуршали, сосны склонялись к воде, а горы хмурились.

Протасову здесь нравилось. Прекрасное место для трогательного романа. Он порассуждал с барменом о падении нравов, с поваром о приправах, а у швейцара выяснил куда бежать если цунами.

Баранина за обедом таяла во рту, а финики, как сказал официант, пахли пустыней Калахари. Ни Протасов, ни тем более Ася, второй раз выбравшаяся за границу, и нюхом не нюхивали Калахари, но поведя ноздрями согласились и заказали ещё местного вина.

Ночь опустилась на плечи Аси, как рука деревенского кавалера: плотно и настойчиво. Пришла пора ложиться спать. Кровать в их номере наверное заняла бы половину Калахари, но пахла не финиками, а ветром с гор. На каждой подушке лежало по шоколадке.

– Горький, – прочитала Ася.

– Горько? – Переспросил, подозревая невероятное Протасов.

– Шоколад, говорю, – развернула обертку Ася, – горький.

Потом Ася опустилась на ковать с балдахином рядом с Протасовым и произнесла испачканным шоколадкой ртом: – Нет.

Протасов удивился и не нашелся, что ответить. Ася повернулась на бок, вписалась повторяя рельеф тела Протасова, и затихла.

Он посмотрел на потолок, потом в темноту за балконной дверью и решил не горячиться, не буянить по случаю отказа ему в близости.

У каждого своя скорость. – Думал Протасов: – скорость всего. Скорость ходьбы, бега, мысли… скорость жизни в конце концов. Кто-то свою дистанцию проходит за восемьдесят лет, а кто и за тридцать восемь. Точно так же у каждого наверное своя и скорость чувств. Мы не мухи, что б на лету… должно быть у Аси такая прелюдия перед сексом, а впрочем «секс» это просто отношение полов, любые отношения, а значит спать рядом тоже «секс». Значит секс у нас с Асей сейчас в самом разгаре. Эту мысль Протасов додумал уже сквозь сон.