Наталья Аверкиева - Город пахнет тобою…

– Не учи, – огрызнулся Дэн, сморщившись.

Пока Дэн звонил Шарлотте, я набрала номер нашего консьержа. Если Тиль уехал, то он должен был видеть его машину, «Неотложку», такси. Герр Отто сказал, что за Тилем никто не приезжал. Он вышел одетый и куда-то ушел пешком часов в девять. По крайней мере, герр Отто чужую машину во двор не впускал и его тачку со двора не выпускал. При этом на первый взгляд ничто не выдавало в Тиле больного – он был весел, бодр и с кем-то трепался по телефону. Фигня какая-то… Он же в восемь вечера буквально умирал! Ничего не понимаю. А гости были, да. Ребята и девушки. Вчера и сегодня. Прошлой ночью шумели сильно, жильцы жаловались. Я помассировала виски. Тиль почти постоянно был на связи, почему он ничего не сказал про гостей?

– Мама говорит, что разговаривала с ним около семи, он собирался лечь спать пораньше. Сказал, что плохо себя чувствует… – растерянно пробормотал Дэн.

– Они тут сутки весьма активно зажигали, человек пять, – не менее растерянно отозвалась я.

– А почему не сказал? Мы же постоянно созванивались, он же ныл, что от скуки готов на стены лезть…

– Ты у меня спрашиваешь? Кто тут у нас психопат? В смысле телепат… Зато после нашего последнего разговора умирающий Тиль собрался и куда-то свалил абсолютно здоровый.

– И до сих пор не вернулся? – постучал ногтем по циферблату, показывая время. – Полчетвертого.

– Главное, что он не берет трубку…

Дэн сел на диван и уставился в одну точку.

– Что делать? – спросил отсутствующим голосом.

– Звонить вашим друзьям, с кем он тут мог пьянствовать? Потом в полицию, больницы… Может, с ним что-то случилось? Может на него напали и избили? Ограбили? Может он попал в ДТП?

– Слушай, Мари, ну что за дурь лезет тебе в голову? – фыркнул он зло. – Может он с девушкой… – И осекся, испуганно покосившись на меня.

Я ревниво поджала губы.

– Тогда надо заранее узнать телефон морга! – припечатала недовольно.

Дэн хохотнул. И ушел на кухню. Да, я бы тоже что-нибудь съела.

Примерно в половине пятого, когда мы с Дэном наметили план дальнейших действий, в дверь позвонили. Это было вдвойне странно, потому что мы сидели на кухне с едва заметной подсветкой от вытяжки и закрытыми жалюзи, со стороны улицы или двора света из окна просто не должно быть видно. Кто может звонить в такую пору, если Тиль не знает, что мы вернулись? Дэн, как самый смелый, пошел открывать. Я бесстрашно прикрывала его спину.

На пороге стоял Тиль. Нет, не стоял. Висел. Пытался стоять, но больше висел. На девушке. Оба пьяные настолько, что даже сфокусироваться не могут на нас. Девушка получше. Тиль вообще никакой.

– Здрасти, – промолвила красавица, смело заходя в квартиру. За ней кое-как втек Тиль.

Мы с Дэном с недоумением пялились на гостью и ее спутника.

– Тилли немного перебрал, – заплетающимся языком сообщила девушка. При этом Тиль предпринял попытку распрямиться и пьяно полез к ней целоваться. Она встряхнула его: – Тилли, любовь моя, тут же люди!

– Ааа, – вскинул кудлатую голову Тиль и уставился на нас, явно пытаясь понять, кто перед ним стоит. – Аааа, – махнул рукой. – Это не люди…

Он постарался отцепиться от девушки. Распрямился. Ноги все равно разъезжаются, как на коньках. Его повело в сторону. Тиль схватился за стену и замер, водя в воздухе пальцем, указывая примерно в сторону Дэна.

– Это мой брат… Ну типа брат… Ну… Как бы тебе объяснить? В общем он старше меня на десять минут… Но я все равно первый.

Дэн недовольно причмокнул и закатил глаза.

Я стояла и не знала, что делать. Рассматривала девушку. Симпатичная. Волосы рыжие, кучерявые, до плеч. Глаза серые, небольшие. Нос уточкой. Губы тонкие. Одета очень стильно и дорого. Хорошая фигура. Девушка в свою очередь пыталась удержать равновесие, поглядывала в мою сторону. Раздражал ее постоянный скулеж и противное: «Тилли, любовь моя!» Какой он тебе Тилли, дура!

– А это… – вдруг обнаружил меня мой невменяемый принц.

– Да? Кто это? – вякнула гостья.

Я заинтересованно склонила голову, надевая на лицо улыбку. Да, кто я? Удивлял его взгляд – холодный, колкий, с примесью гневной ненависти. Сейчас какую-то гадость отмочит.

– А это… Это так… Наша группис… Знаешь, кто такие группис?.. Не?.. Ну, это бляди, которых мы ебем, о! Кто попросит, тому и дает, да? Всем дает, да? Содержанка это… И группис… которых мы ебем…

Это была не гадость. И даже не удар под дых. Это было даже болезненнее сильнейшего удара по яйцам, как его описывают парни. В груди словно внезапно открылся вакуумный насос, который одним махом собрал все и всосал в себя, вырывая с мясом внутренности, ломая кости, оставляя лишь безвольную оболочку из кожи, которая каким-то образом застыла в прежней форме. Меня как будто изнутри выскребли ледяным скребком и набили кубиками льда, отчего руки мелко и противно задрожали. Какой-то чудом сохранившийся кусочек мозга велел мне улыбаться. Я всегда улыбаюсь, когда мне больно. Так приучила меня жизнь. Так в крови, которой больше нет. Которая застыла. Свернулась. Превратилась в лед и рассыпалась в грубых руках. Я улыбнулась шире прежнего, аж губам стало больно, а мышцы начало сводить.