Инга Жилкина - Любимый совочек

Поэтому в деревянных шкафчиках сухой комплект всего на свете: от трусов до гамаш.

А вечером снова укутываться и в темниках ехать домой. Медленно. Потому что лошадка теперь – мама.

Я с нетерпением ждала волшебного лета, чтобы из тюленя превратиться в девочку, ходить ногами и иметь во рту голос, а не шарф.

А что же конь-папа и понь-мама? И осьминог-воспитатель? Какая заезженная пластинка крутилась в их голове? Каждое лютое утро в шесть ночи?

"Хочется лета до глупых истерик!

Хочется солнца до дрожи в руках…"

Натали Зеленоглазая

В ясли-сад дети ходят играть-гулять-баловаться. Я же ходила в садик завтракать-обедать-ужинать. То ли повариха вкусно готовила, то ли уже тогда я любила похомячить? Пока сосед ковырял котлету, я доедала добавку.

Если с утра начинала пить родительскую кровь: не хотела одеваться, куксилась и пряталась под одеяло, мама соблазняла завтраком.

Отпугнуть от еды, как и любого нормального вампира, меня мог только чеснок. Ну и молочный суп. Если в меню значилась эта молочная жижа с масляными пятнами на поверхности, мама предусмотрительно помалкивала и сразу переходила к главному: "На обед в садике твой любимый рассольник!"

По дороге в детский сад, держась за родную руку, я с удовольствием выслушивала сказку про прекрасную принцессу Ингу, которую мама выдумывала на ходу, и меню на день.

На завтрак меня устраивало все, – даже манная каша с комочками, – но не вот этот вот недосуп-недокаша, с которым непонятно, что делать: жевать или пить? Я человек конкретный, поэтому венгерский гуляш и молочный суп – еда, по-моему, неправильная!

Дороже бабушкиного борща только садиковский рассольник – красный, вопреки классическому рецепту.

Не знаю какие травки и зелья наша грудастая повариха добавляла, но вкушать можно было бесконечно – с добавкой и каждый день. Я бы с удовольствием променяла на него борщ, щи, суп из пшенки и особенно несъедобную брюссельскую капусту. Это полный трэш: зачем советским людям брюссельская капуста?

Судя по соседским тарелкам гречневую кашу и брюссельскую капусту мы игнорили хором.

Но также слаженно съедали пухлые румяные котлеты с пюрешкой и тягучим оранжевым подливом. Если бы знала его рецепт, запатентовала и стала самым богатым человеком в мире.

Но пока мы ничего не знали о деньгах и самым желанным было вылезать оранжевый подлив с тарелки.

– Я тарелку помыла, можно не мыть! – громко сообщала я, что берегу труд няни.

И компот! И чтобы абрикос в стакан попал. Настоящий, сморщенный, почти черный и очень сладкий. Не такой колированный с глянцевыми ярко оранжевыми боками, как сейчас, из которого и компот варить как-то неловко. Хочется обратиться на Вы, прежде, чем кинуть в кастрюлю.

Абрикосовую косточку следовало тщательно обсосать и положить в кармашек, чтобы дома с треском расколоть о дверной косяк.

Полдник – это репетиция перед ужином, до которого досиживали не все: некоторых счастливчиков родители забирали пораньше. Они не знали, что настоящим счастливчикам достанется их порция творожной запеканки в качестве добавки.

Ради этой запеканки я готова была убрать игрушки за всех счастливчиков вместе взятых, лишь бы они испарились сразу после сончаса. А лучше ДО. Так надежнее, когда в меню творожная запеканка.

А, если на полдник запеканка из мяса, – это такой вкусный-превкусный рулет из фарша с начинкой из вареных яиц, – то можно и полы помыть, и посуду вылизать.

Вот такое оно – сытное советское детство: первое, второе и компот! И никакого раздельного питания!

– Пока то… Пока сё… Всё! День прошел – пора спать! Жизнь пролетает, – по-старчески брюзжит подруга.

С сорокалетием тебя, дорогая!

Это нам в душе восемнадцать и хоть сейчас на дискотеку! А в реальности: "То лапы ломит, то хвост отваливается".

Для наших детей мы глубокие старики.

Помню 40-летнюю маму с химией на голове и в "черепашьих" очках – точь-в-точь, как из мультика про Львенка. По ходу, это было модно. Но не придавало привлекательности (мне так кажется).

А как медленно в детстве тянулось время!

Мама обещает вернуться "через 5 мин" и закрывает кабинет с той стороны.

– А пять минут – это сколько? – предусмотрительно, зная мамину способность пропадать в Бермудском треугольнике, уточняю я.

– Это, когда длинная стрелка будет вот здесь, – объяснила Ма, отсчитав ровно пять делений.