Борис Кригер - Маськин зимой

Для Зюса еврейство было важнее супружества, и он решил въехать в Израиль один, однако при досмотре багажа Зюса на предмет провоза некошерных наркотиков (в Израиль наркотики можно ввозить только кошерные) пограничник потребовал Зюса спустить штаны и обнаружил в полной красе пресловутую антисемитскую попу. Пришлось еврею Зюсу домой возвращаться, повышать стервозность жены и искоренять в себе собственную попу.

Из всех известных проклятий рода человеческого внутренние противоречия являются самыми болезненными и неистребимыми.

Живите в мире со своими попами, товарищи, ибо нет хуже и неудобнее положения, когда ты даже со своей собственной попой не в ладах!

Как только Левый Маськин тапок закончил эту возмутительную в своём роде историю (ну что с него взять? Ведь левые даже среди самих евреев страдают немалой толикой антисемитизма), собравшиеся не на шутку загрустили. Ведь по сути дела мы с большим недоверием относимся к различным частям собственного тела и постоянно ждём от них различных пренеприятнейших подвохов. Я не буду вдаваться в анатомические примеры, хотя думаю, что читатель хорошо понимает, какого рода неприятности может доставлять нам наше собственное тело. Ах, если бы мы были тварями бестелесными, насколько проще была бы наша жизнь! Но ничего не поделаешь. Приходится заигрывать с различными своими органами: уговаривать печёнку, убаюкивать желудок, заискивать перед прямой кишкой. Как страшно, когда собственный организм восстаёт против тебя! Пожалуй, это самая горькая и катастрофичная из всех известных человечеству революций.

Тётку Соплюшку напоили горячим чаем и угостили Маськиным малиновым вареньем. После чего она по-старомодному учтиво распрощалась, сделав при этом элегантный реверанс, и наутро и Маськин, и его тапки были совершенно здоровы.

В доме Маськина термин «холодная война» был введён в обращение самим Маськиным в его знаменитой речи «Все на борьбу с холодом!», которую он произнёс одним особенно морозным утром, наставшим вопреки глобальному потеплению, когда пёсик Сосискин, выбежав по своим собачьим делам, тут же слегка подморозил себе хвост и немедленно пожаловался на это Маськину.

В отличие от своего коллеги Черчилля, объявившего холодную войну в ходе знаменитого выступления в Фултоне [18], Маськин не стал прибегать к призывам к западной цивилизации объявить холодную войну коммунистам. Он всего лишь отметил, что «чавой-то холодно стало!» [19], впрочем, точно так же, как и его знаменитый коллега, Маськин плотно захлопнул «железный занавес», решительно закрыв вьюшку в печке, которую кто-то всё время открывал, видимо, пользуясь печной трубой как телескопом, и из неё дуло по утрам, когда вечерний огонь уже погасал, а утренний ещё не занимался.

На самом деле война Маськина с холодом никогда и не прекращалась. Как и в войне двух политических систем, Маськин на дух не переносил холода и пользовался взаимностью, потому что холод относился к Маськину тоже весьма холодно, чтобы не сказать безразлично. А ведь безразличие иной раз даже хуже открытой вражды.

Обычно Маськин утеплялся всеми возможными и невозможными способами, вступив в тесную шерстяную коалицию с Кашаткой, которая была теплолюбивой, как нежный цветок орхидеи, и стояла в этом вопросе на ещё более непримиримых экстремистских позициях. Она начинала просто плакать от холода и предлагала всем вместе немедленно ехать жить в тёплые страны. (Тёплые страны – это, конечно, хорошо, но вот только почему-то в большинстве из них совершенно невозможно жить. Видимо, жар плохо действует на политико-экономическую обстановку.)

Стоило Кашатке съехать на другую квартиру, как баланс сил в доме оказался нарушен, и холод начал побеждать.

Дело в том, что Плюшевый Медведь как раз проявлял себя недостаточно ярым сторонником борьбы с холодом, нередко выступал оппортунистом и в немалой мере пособником холода, часто оставляя открытыми окна зимой, и однажды даже ни с того ни с сего залив печку компотом, потому что, видите ли, ему «чавой-то стало очень жарко!». [20]

Маськин же к концу декабря, собрав урожай шерстяных носков со своего носочного дерева, надевал их буквально на всё, на что только можно. Например, натянул по шерстяному носку на хвост Сосискина, на нос Колбаскина, а также себе на оба уха.

Однако и эти исключительные меры не помогали. Однажды температура упала настолько, что песок в Шушуткином песочном термометре (когда жарко – песок горячий, когда холодно – холодный) даже покрылся инеем.