Сергей Н. Айк - Как Иван Дурак в столицу ходил

Вот они события, все как есть, одно за другим, и не важно, что день прошел, или месяц, или полгода…, потому как, дождь без тучи не идет, синяк без кулака не вскакивает на роже, а баба без сраму не рожает. Одно за другое всегда цепляется.

А Клепатра тем временем сильно загоревала, к слову сказать, ведь и было с чего. И драгоценностей жалко, потому как кузнеца Митрофана, Уральского крепостного, уже нет, отмучился к тому времени, сердешный. Опять же ассигнаций жалко, все-таки целый мешок – когда еще столько наберешь. Ну а самая большая печаль барыни была, понятное дело, стервец-изменщик. Больно он хорош был, и лицом пригож, и телом ладен, ну и что Клепатра особенно ценила, нахватался он в загранице всяких затей, от которых барыня иную ночь сладким криком исходила, чем сильно пугала парижскую скотину, да и простой народ молитвы вспоминать заставляла…

Неделю барыня молодая своих покоев не покидала. Пила кофею по три чашки зараз, в который, для пущей крепости и от нервов капала местный самогон. Ходила по дому злая и нечесаная, тонкой ножкой пинала всякого, кому не повезло встретиться на пути. Нянька-кормилица, что с измальства была при ней, предлагала врача выписать, для излечения нервного расстройства, но почему-то так и не выписала, а потом уж и вовсе ни к чему врач стал, закрутилась-завертелась история эта дальше…

Глава 2.

А дальше было так. Ударила в деревенскую церковь молния, в самый крест, от чего тот, в ту же минуту рухнул и придавил двух поповских коров, которые привычно паслись прямо возле церкви. А молния между тем заискрила, зашипела, свернула, да и пошла вглубь, точнее, в колокол и расколола его. Отчего, раздался страшный, небывалый звон, редкий по своей долготе и силе…. А уж потом всяких несуразностей и бед стало так много, что язык устанет все их перечислять…

Терентий с сыном, косивший в ту пору воровским способом соседскую траву, замер и получил от сына по ногам косой. Он, то есть, сын, он ведь с рождения слух имел слабый, переболел чем-то в сосунках, да так и не оправился. Поэтому, звона того не слышал, а как махал косой, так и продолжал, пока папаша его озирался, да крестился, пытаясь понять, а по какому это случаю колокол звонит.

Верка Кривая, доившая корову, вздрогнула и прихватила Зорькину сиську, от чего корова взбрыкнула и ударила молодого поросенка, путавшегося между коровьих ног и ловившего теплое, парное молоко. Поросенок тут же и сдох, на месте, даже не копнулся.

Игнат, кузнец, молодой совсем, купленный старой барыней перед жуткой своей кончиной, отвлекся и опустил тяжеленный молот прямо себе на руку, из-за чего деревня опять осталась без кузнеца, ну а Игнат без руки…

Помер старик Яков, потом еще один…, что жил на самом краю деревни…, хотя, он мог и раньше помереть, потому как был нелюдимый, просто собака его руку к церкви притащила, вот тогда уже опомнились, и к нему заглянули. А уж что касается преждевременных родов, как удачных, так и нет, что у баб, что у скотины, так это и вовсе не пересчитать.

И уж совсем неожиданно, бывший на царской службе пушкарем, аж в самой столице, Мирон, двоюродный брат Верки Кривой, уронил себе на ногу пушечное ядро, из-за чего, пушка стрельнула не ко времени и енирал, царев слуга, опоздал с предобеденной рюмкой водки. Из-за чего и обедал без аппетита, и дела всякие спешные на час отложил…, а Мирона, конечно, за такую провинность заковали в железо, и как был, хромого, отправили с ближайшим этапом в рудники.

Вот так-то, ну и наконец, три дня спустя, то ли с того же, то ли сам по себе загорелся барский овин. И хотя по тому времени он был пуст и открыт для проветривания, из-за искр, что взлетели столбом и были разнесены ветром, выгорела, без малого, треть соседской деревни. Хорошо хоть так, а ветер мог и в нашу сторону повернуть, тогда бы бед стало и вовсе не счесть. Коротким словом, дорого обошлась всем и заграница, и смерть старого барина со своей супругой, ну и конечно, женская тоска барыни Клеопатры, а уж о предательстве Фомки Спирина даже и говорить не стоит, всю деревню подвел, сучонок эдакий…

Однако, ежели кто посчитал, что на этом все и закончилось, тот крестьянской жизни совсем не знает. Потому что в деревне всегда так, стоит начаться бедам, ничто их не остановит, пока они сами не иссякнут, как родник в лютую засуху. В тот год и хлеб не родился, и скотина мерла, а под конец, нанесло ветром какую-ту заразу на деревенских мужиков. Троих зараза эта свела в могилу, а остальные до первого снега маялись, да лечились всеми народными средствами. Но последней каплей, как это обычно и случается, стал Указ царя-батюшки о том, что собирается он воевать какую-то заокеанскую Тмутаракань, и для этой цели готов объявить моб-бли-бля-лизза-и-цию…