Ольга Савкина - Четыре времени жизни

В субботу будет месяц, как не стало мамы. В 41 год я ощущаю себя сиротой. Ужасно плохо. Ставлю каждый вечер свечку за упокой маме, говорю предписанные слова, а потом добавляю «и соедини её с рабом Божием Николаем». Правильная молитва всегда та, что от сердца.

Я не могу уснуть, пока не накрою голову руками. Как при бомбёжках люди головы закрывают, вот так же. Просто реально уже не вывожу. И поза зародыша, обычно рефлекторно помогающая человеку, со мной уже не работает.

Я не жалуюсь. А впрочем, нет, знаете, – жалуюсь. Потому что иногда нужно и пожаловаться.

Будни работающей женщины: часть вторая

С 1 апреля работа валит валом без выходных и перерывов на обед. Формально, конечно, и выходные, и перерывы есть, но фактически после девяти маминых дней каждые выходные у меня заняты. Не было бы дня, чтобы я просто валялась на диване до 10 утра, потом до 12 завтракала, потом до трёх бы пялила в какой-нибудь фильм, потом бы погуляла до шести, потом бы поужинала и ушла в читательский запой до девяти вечера, а потом решила, что надо лечь пораньше и оказалась бы в постельке в десять или хотя б в одиннадцать… Даже когда мне только-только порезали рожу, я приехала домой и воткнулась в ноутбук по рабочим вопросам. Что уж говорить о других, более комфортных для здоровья днях.

Сегодня, наверное, первый день, когда я ещё не сделала ни одного рабочего дела. Зато сделала кучу нерабочих. Проснулась я, конечно же, несмотря на грандиозные планы отоспаться, ровно в 7 утра. То есть именно во столько, во сколько будит меня будильник. Я посмотрела на настенные часы, усмехнулась и ещё час заставила себя подремать. Потом поняла, что природу обманывать бесполезно и встала. Итог: я помыла холодильник, разобрала на балконе зимний завал, перекопала там же цветочные ящики и посеяла новые цветочки. Потом я тщательно перемыла все окна, выбросила десять миллионов мусорных мешков, сожрала кусок лаваша и пошла вытирать пыль. Потом я убралась, постирала и поставила варить кисель. Кисель я назвала «Родительский». Потому что завтра маме 40 дней. А послезавтра папе – 7 лет.

Когда умер папа, в первый год мы приезжали к нему каждый месяц второго числа. Я не помню, как отпрашивалась на работе, не могли же все дни выпадать на выходные, но это совершенно точно, что мы даже не обсуждали, что вот и в следующее второе мы едем. 2 декабря поставили папе ёлочку, поздравили с наступающим 2010 годом и уехали до весны…

Я понимаю, что, скорее всего, к маме не получится ездить каждое 23 число. И в этом она опять будет ущемлена (как и в моих слезах, например). Но объективно я понимаю, что отпрашиваться столько раз на работе – это наводить на себя гнев и без того взволнованного начальства. Конечно, я буду ставить свечи, как ставлю сейчас папе – каждое второе число и в каждый родительский день. Но одно дело вспомнить дома, а другое – посидеть там с ними, поговорить. Мы почему-то на кладбище не плачем, там так светло и хорошо, что даже мыслей таких нет – порыдать. Когда не стало отца, я приняла мысль, что он просто переехал туда. Ну как квартиру поменял.

Ужасно болит сорванная спина. Дома пахнет варёной ягодой, скоро уже нужно вводить крахмал. Ужасная тоска, усталость и опустошение.

Сегодня вечером я потерпела сокрушительное и, возможное, безоговорочное поражение от собственной жизни.

Я. Капитулировала. С корпоратива.

Мы приехали на Байкал. В чудесное место, базу отдыха «Никола» в Николе. Там так красиво, что хочется продать всё, что есть, купить 10 соток земли и обосноваться навсегда. Но Байкал – как церковь. Ты приходишь туда и тебя начинает выворачивать. Особенно, если ты давно туда не ходил. Я на Байкале не была лет десять. И я забыла, что «Байкал – место силы» это не просто слова. Потому что буквально через полчаса после приезда, как только мы закончили крошить еду, и начали собираться под навесом, я оказалась наедине с этой силой. И меня просто размазало. С учётом моего физического, а главное, морального состояния, размазывание это случилось быстро, чётко и прямо в сердце. Я не смогла впихнуть в себя ничего из того, что лежало на столе. Я даже воды выпить не смогла, когда шеф сказал первый тост. Меня скрутило так, что хотелось выть. И когда моя новая коллега заботливо посмотрела на меня и дёрнула башкой, мол, «ты чего там?», я только смогла покачать головой и ретироваться из-за стола вовсе. Ушла наверх, подальше от людей. И заревела. Оно как-то, знаете, само заревелось, сначала без особой подоплёки. Ну, просто устала, вот и заревела. Но дальше – больше. Я ревела всё сильнее, начала сморкаться, вытирать рукавом пальто тушь, захлёбываться в истерических всхлипах и утыкаться лицом в забор. А вокруг – вот такая красота. И только я поднимала глаза на Байкал, меня накрывало с новой силой. Я слышала, как наши смеются над чем-то и наконец-то переключились от работы. Но взять себя за шкирку я не могла физически. Слишком много всего произошло за эти месяцы, и вот в по иронии судьбы именно в месте отдыха отдыха-то и не получилось. Через пятнадцать минут сплошного, неостанавливающегося рёва я поняла, что не могу испортить праздник хорошим людям. А они правда хорошие. Как прийти с кислой рожей, сесть за стол, жрать шашлык и через силу улыбаться, мол, не-не, всё нормально, когда всё нихрена не нормально. Когда хочется пойти прямо на берег этого моря и утопиться, в чём есть: пальто, сапогах и с сумкой на плече.