– Учебная рота, заканчиваем приём пищи! – скомандовал Анукаев.
Мы положили ложки на подносы.
– Учебная рота, встать!
Мы встали.
– Относим посуду, выходим строиться!
Так мы и сделали.
Анукаев внимательно изучил всё, что мы оставили на подносах. Когда мы уже стояли на улице и ждали прапорщика, Анукаев спросил:
– Чё, конфеты никто так и не взял?
Почему-то ему было обидно за эти беспонтовые сосачки с грушей, на которые нам трудно было смотреть как на еду. Батонов, которому тут уже нравилось и которому страсть как хотелось поговорить, ответил:
– Никак нет, товарищ рядовой!
– Чё так? Не по-кайфу? Дома сладкого нахавались?
– Там сосательные конфеты, товарищ рядовой. Мы сладкое едим, а не сосём, товарищ рядовой, – неудачно пошутил Батонов.
– Не сосёте?
– Никак нет!
Анукаев улыбнулся.
– Ничё-ничё. Недельку повтухаете, нехват сахарный начнётся – насасывать будете за обе щеки.
Из столовой вышел прапорщик.
– Так, становись, ъавняйсь, смиъно. Анукаев!
– Я!
– Значит, щас на пеъекуъ их, пусть соски пососут. Потом в ъоту. Понял?
– Так точно, товарищ прапорщик.
– Всё, давай, занимайся.
– Есть. Учебная рота, становись! Равняйсь! Смирно! По направлению курилки, с места шагом!.. Марш!
– А где курилка-то? – выкрикнул из строя Отцепин.
– За мной идите, – ответил Анукаев.
Курилка находилась за углом столовой и представляла собой пятачок с центром в виде урны, которая по сути своей была просто неглубокой дырой в земле. Вокруг урны располагались лавочки, на которые при желании можно было присесть.
– На месте!.. Стой! Слева в колонну по одному в курилку марш!
Мы зашли в курилку и расчехлили сигареты. У большинства из нас они остались в сумках, а сумки мы сдали Грешину, поэтому нам приходилось стрелять сиги у тех, кто вчера предусмотрительно переложил пачку-другую в карман кителя. Курили почти все, за редкими исключениями. Первая сигаретка с утра, как водится, вштыривала. Ноги становились ватными, голова плыла, а тело как будто бы забывало обо всех усталостях и тяготах: минувших и ещё только предстоящих. Хорошо-о!
Анукаев тоже курил. Когда докурил, скомандовал:
– Учебная рота, заканчиваем перекур, выходим строиться!
Те, кто уже закурил вторую сигарету и не хотел с нею расставаться, в спешке давились драгоценным дымом. От этого бедолаг совсем расколбашивало, и в строй они вставали шатаясь, точно ковыль на ветру.
– Ух-ты, бля-я! – упал в строй обкурившийся Батонов, успевший вдохнуть две с половиной сигареты, которые он стрельнул у Голецкого.
После перекура мы вернулись в казарму и построились на центральном проходе, не снимая бушлатов. Нам было велено стоять и ждать прапорщика Грешина. Мы стояли, потели и ждали.
В конце концов, он вышел к нам и объявил:
– Значит, щас, чтобы вы, долбоёбы, не путали свои вещи с вещами дъуг дъуга, как в детском саду, вам нужно будет их пъоклеймить. Начнём с бушлатов и ъемней. Пеъчатки и кашне, я надеюсь, вы спиздить дъуг у дъуга не догадаетесь. Ъядовой Зублин сейчас ъаздаст вам замазку. Этой замазкой вы на внутъенней – НА ВНУ-ТЪЕН-НЕЙ!!! – стоъоне бушлата пишите свою фамилию. Не къупно и не мелко – ноъмально, чтоб можно было пъочитать. Вопъосы?
– Никак нет!
– Тогда впеъёд.
Нас познакомили с новым персонажем – рядовым Зублиным. Как и Анукаев, он тоже носил камуфляжную форму, отличавшуюся по своему виду от нашей. Понять, что Зублин за человек такой, пока он раздаёт замазки, было нельзя. О его характере мы могли только догадываться по чертам его лица. А лицо было вроде нормальное.
Мы проклеймили бушлаты и повесили их в шкафы для верхней одежды. После нас снова построили на центральном проходе, на этот раз – напротив какого-то кабинета. Мы по одному заходили в кабинет и представали перед прапорщиком Грешиным, сидевшим в окружении чёрных сумок с белыми звёздами – наших сумок. Наши личные вещи, оставшиеся там, его не особенно интересовали. Интересовало его наличие в них того, чем нас должно было обеспечить государство на сборном пункте: несессер, кружка, ложка, мыло и мочалка.
– Так, а где мочалка? – спрашивал Грешин Отцепина.
Отцепин тщательно осмотрел уже пустую сумку, потом кучу своих вещей на столе у прапорщика. Мочалки там не было.
– Где? Мочалка? – ещё раз спросил Грешин.
– В проёбе, товарищ прапорщик.
– В пъоёбе? ТЫ С МАМОЙ ТОЖЕ ДОМА ТАК ЪАЗГОВАЪИВАЕШЬ, «В ПЪОЁБЕ»?!! КАК ЖЕ ТАК ВЫШЛО-ТО??! ТЫ ГДЕ ПОМЫТЬСЯ УСПЕЛ, МУДАК??!
Читать дальше