Миров А.Я. - Первые

– Пострадавшая… где? – повторил попытку, не забыв дрогнуть голосом.

– Я вас провожу.

Ева отпустила руку мужа и направилась к Денежкину. Ступала неспешно, аккуратно перешагивала через бутылки и куски некогда элитного угощения. Корней глазам своим не верил. Как?! Как из чудовищной реальности возникла она?! Словно Афродита, вышедшая из пены. Пены шампанского. Хоть самого дорогого. Но пена всё равно, по сути, уродство воды. И это уродство породило идеал.

А ведь она не знает, что красивая. Идёт, точно она как все. Значит, по-настоящему красивая. Изнутри. Не для внешних привилегий.

– Нам туда, – Ева указала в сторону кухни.

Обручальное кольцо. Или просто украшение? Корней бросил пристальный взгляд на место рождения прекрасного. Парень. С бородой. Прислонился к бледной колонне и не сводит с него глаз. Лицо знакомое. Это же этот… Писатель. Денежкин читал его книги. Денежкину даже понравилось. Он, что ли, кольцедаритель? А эта, мадам, которая распухла то ли от злобы, то ли от снобизма, маманька его?

– Эй, как тебя там? Рублёв? Бабкин? Если тебе при таком сопровождении страшно, ты не робей, лучше сразу признайся, мы тебе ещё людей выделим, – Фариза однозначно упёрла кулаки в поясные складки.

– С чего вы взяли, что мне страшно? – вот сейчас Денежкин действительно оробел.

– Ну раз не страшно, – гаркнул искривлённый злобой рот, – так действуй резче. Чего хотел? Софию опрашивать? Вперёд! Я следующая на очереди. После меня не занимать.

– Почему это? – включился дорогой друг Кого Надо.

– За мной Первый. За ним занимайте.

Впавшая в кому гостиная вдруг ожила. Свидетели наперебой принялись рассовывать себя по порядку.

– Кто такая София? – шёпотом уточнил Корней.

– Погибшая, – в унисон ему пояснила Ева. – София Максимовна, жена Гарольда Васильевича. А почему вы, правда, с неё начать хотите?

– С неё не хочу. Но с них, – Денежкин кивнул в толпу, – не хочу сильнее.

– Зря вы. Нас тоже можно понять. Тяжело это всё. Устали. Домой хочется.

– Вас можно понять. Их – нет.

– Простите, я дальше не пойду. Не хочу видеть…

– Понимаю.

– Вы очень понимающий. Вашей девушке с вами повезло.

– Наверное. А вы?

– Ева. Ева Первая.

– Жена? Я думал, это его псевдоним.

– Я бы тоже так думала.

– Видите, вы тоже понимающая. И тому, кто рядом с вами, повезло.

– Я ему передам.

– Ева, ничего, что без отчества?

– С отчеством было бы ужасно, поверьте.

– Вам поверю. А вы мне за это зафиксируйте всех присутствующих на бумаге. Я, как закончу с… Софией Максимовной, не без удовольствия ознакомлюсь и с вашим трудом.

– После переписи все могут быть свободны?

– Да.

– И Гарольда Васильевича развязать?

– Нет. Он пусть так посидит. Русский русского зазря не свяжет.

– Вам виднее, – улыбнулась Ева. – Я из Прибалтики.

Он смотрел на неё и молчал. Он закончился. Вместе с решимостью произносить слова в её присутствии. Думал, привыкнет, однако с каждым предложением тонул глубже. Задыхался сильнее. Она – его воздух. Она забрала его воздух. Мужчины, когда влюбляются, не отдают сердце. Без сердца возможно жить. Пусть с чужим. Пусть недолго. Возможно. Без воздуха нет.

– Тогда я напротив фамилий укажу номера телефонов, чтобы вы…

Он кивал головой полу.

– До свидания. Корней…

Он всё ещё кивал полу. И его бестолковая сущность безжалостно отражалась в наливной плитке.

Беседа с Софией прошла в ускоренном темпе. После пристального осмотра и однообразной фотосессии Денежкин вызвонил нужных людей. Нужные люди приехали быстро. Без вопросов и недовольства запаковали Сонечку в серый чехол и вывезли на носилках в утро. Она ненавидела серый цвет. Если бы ей рассказали, во что угодило её тело, Гарольд Васильевич бессомненно принял бы лишнюю дозу скандала. Но Соня не узнала. А Игорь, одолев галстуки, спал сном младенца. Рядом клевала алым носом отпевшая экономка. Корней сел напротив. На краю поруганного стола ютилась парочка блокнотных листов. Денежкин уставился на них в упор. Такие хрупкие, исписанные мелким, ему чудилось, игривым почерком. Буквы словно окунули в музыку, чтобы танцем обнажить суть.

– Очень подробно, – похвалил ту, что, он боялся, в его комплиментах нуждаться никогда не станет.

Как там говорил Кто Надо? На коленях будешь стоять, а она откажется. Но он же не про Еву говорил? Денежкин почесал лоб, хотя тот зудеть и не думал. Гарольд Васильевич резво всхрапнул. Юлиана подскочила, выдала «сейчас-сейчас, София Максимовна» и вновь растянулась в горизонт.