Лион Измайлов - Засланцы

На Соколиной Горе началась паника. В последний раз здесь о такой болезни слышали в тридцать втором году. Никто не знал, что делать. Барак по адресу Строителей, дом 3 был оцеплен. Срочно вызвали войско и сделали наружное оцепление. Проезд и проход через Раменское был запрещён. С баграми наперевес, в плащах и противогазах медики вошли в барак. Выбежавшая в коридор тётка увидела страшилищ и грохнулась об пол. Другая заголосила: «Граблюд!»

В одной из каморок в полутьме обнаружили какого-то мужика, лежащего в углу на кровати. На все вопросы мужик отвечал мычанием.

«Видно, доходит», – решили медики и приступили к делу.

– Фамилия! – кричали медики из коридора, боясь войти в комнату.

В ответ слышалось мычание.

– Что чувствуете?! – кричали медики.

В ответ опять мычание.

Наконец, минут через пятнадцать расспросов, с кровати послышались довольно отчётливые матерные слова. «Бредит», – решили медики. Баграми стащили мужика с кровати и, завернув в брезент, погрузили в машину. Машина с воем унеслась. Всех остальных срочно эвакуировали, а барак спалили армейскими огнемётами.

Мужика привезли на Соколиную Гору и, поскольку уже забыли, что делать с бубонной чумой, запихнули его в изолятор, а сами стали листать учебники. Кроме того, послали за профессором, который в двадцать втором году написал статью по чуме и мирно доживал свой век на даче в Быково. Пока старичка везли, мужик в изоляторе протрезвел, стал буянить и кричать, что разнесёт весь вытрезвитель к такой-то матери, если его не соединят со всем остальным коллективом алкашей.

Старичок-профессор, услышав из-за двери эти крики, сказал, что поставит диагноз, не входя в изолятор, что и сделал, определив, что это точно не чума бубонная, а судя по запаху перегара, это обычная «Московская» за 2,12. Была такая цена на водку.

Причём специалист оказался такого высокого класса, что взялся даже определить характер закуски, но этого уже не требовалось.

На всякий случай мужика продержали в изоляторе три дня, давая ему каждый день опохмелиться. После чего выпустили, но он уже привык к чистому изолятору и в барак возвращаться ни за что не хотел. Тогда его перевели в общую палату, где он благополучно заразился дизентерией и ещё месяц провалялся на Соколиной Горе, после чего намертво завязал с пьянством.

Но это было потом, а пока что стали разыскивать Дашаянца. Нашли его к следующему дежурству, когда он наконец вышел на работу и сознался в своей проделке. Его, естественно, лишили диплома, правда, всего на три месяца. Но он эти три месяца жил припеваючи, поскольку к нему с бутылками приходили бывшие жители барака, получившие ни с того ни с сего новые квартиры. Дарили ему подарки, называли благодетелем, а одна женщина даже попыталась поцеловать ему руку, но Дашаянц не дал, сказав, что именно она немытая.

Приходили к нему жители и других бараков, предлагали большие деньги, просили написать холеру, оспу или хотя бы проказу, но Дашаянц ни за какие взятки не соглашался и говорил, что шутит только ради чистого искусства. Сейчас Дашаянц кандидат наук, получает мало рублей в месяц и жутко жалеет, что не взял тогда деньги. Такого успеха в медицине он никогда больше не имел и уже иметь не будет. Поскольку работает он в реанимации и со своих пациентов не может получить ни копейки. Как только они приходят в себя, их тут же переводят в другие палаты к другим врачам.

23 января 1983 года я стоял у шестого источника города Карловы Вары и пил минеральную воду. К источнику подошла группа советских туристов. Экскурсовод начал рассказывать о местных достопримечательностях. Понять его ломаный русский язык было практически невозможно. Может, поэтому, а может, по природному любопытству, группа вместо достопримечательностей стала разглядывать меня. Вообще-то я внешне, как вы, наверное, уже успели заметить, ничего особенного не представляю. Но это сейчас, а тогда на голове моей была огромная песцовая шапка, которую я купил у одного популярного композитора. То есть он раньше меня понял, что нормальный человек в такой шапке ходить не должен, и уступил мне её за 120 рублей. Шапка впоследствии оказалась совсем из другого, очень засекреченного животного, но кто теперь считает. И вот стою я, сам маленький, но в большой грязно-белой шапке, якобы песцовой, а на меня с любопытством смотрят туристы, приехавшие из моей родной страны. И вот они смотрят, смотрят, и вдруг один из этих туристов говорит другому: