Валерий Тихомиров: Невеликий комбинатор

— Ата-а-а-ка-а!

Кошмар пронесся по гостиной как ураган. В первую очередь был обезоружен Гнида. Не вникая, бластер у него или обычная колымская заточка, майор от души лягнул шестерку в руку. Возможно, в древнем восточном искусстве единоборств этот прием и назывался мудреным именем «пьяного журавля», и выполнять его следовало на выдохе в точке «инь», но боевая обстановка к церемониям не располагала. Заточка улетела куда-то в жерло камина. А Гнида — в стену, с наполовину отломанным плечом. Морщинистая лысина сочно чавкнула о гобелен неизвестного французского мастера, и шестерка впал в долгое беспамятство.

Моченый не успел моргнуть стеклянным протезом, как на него сверху упала лопата. Со звоном и треском лопнувшего черенка. От неожиданного удара изо рта пахана с лязгом вывалилась вставная челюсть. Старый уголовник повалился на пол, как обмолоченный сноп. Немецкий протез из нержавеющей стали последний раз скрипнул по столику и отстегнулся. Ни на секунду не расслабляясь, Кошмар закатал обоих пришельцев в оперативно содранный с пола грязный персидский ковер. С блеском настоящего профессионала завершив сложнейшую спецолерацию, он запрыгнул на сверток и заорал во всю луженую глотку:

— По-бе-да-аа!

Освобождение прокурора города закончилось без особой помпы. Скромный спаситель планеты Трофим Хворостов похлопал его по щеке и добродушно рыкнул:

— Не бзди, боец! Повязал я их. Против спецназа пришельцы — лохи!!!

— Какие пришельцы? — потрясенно прошептал Холодов.

— Вскрытие покажет! — кровожадно рявкнул здоровяк и показал ему тесак, висящий в ножнах на боку. — Я бы сам… Только их бы в штаб надо…

Жуткую физиономию перекосила гримаса легкого сожаления.

Совершив акт милосердия, майор подобрал с пола совковую лопату и выпрыгнул в окно. Пришла пора собирать камни. То есть извлекать из хитроумных ловушек остальных пришельцев. Обычно Кошмар пленных не брал. Но, похоже, отловленные образцы представляли интерес для оборонной промышленности. А для родной «оборонки» он был готов тащить на себе любую ионкреативную нечисть с искусственными глазами и конечностями. Тем более что альтернативы все равно не было…

Тереза Марковна робко покосилась на обездвиженное тело, свисающее из форточки. Шнифт не шевелился. Синие губы плотно прижимались к стеклу, словно старый форточник, в порыве пошлой уголовной сентиментальности, целовал свое последнее рабочее место. Она перевела взгляд на героического сантехника. Тот устало покачивался, как и подобало герою ее романа. Изображенные на крепком организме печень, кишки и прочая требуха волнующе колыхались. В груди не совсем молодой, но еще очень даже полной сил и желаний женщины стало тепло.

— Коррида! — прокомментировал Степан ход событий.

Градус внутреннего накала Терезы Марковны стремительно возрос. Она вдруг ощутила абсолютное духовное единение со стоящим напротив мужчиной. Подсознательно игнорируя то, что в трусах он был неотразимо привлекателен. Она сделала шаг навстречу своей судьбе. Степан перестал облизываться над осколками испанской бутылки с остатками соблазнительно пахнущего «Кальвадоса». Внезапно у него закружилась голова. Такого с сантехником не случалось уже несколько месяцев. Дистанция между ним и Терезой Марковной как-то незаметно сократилась еще на пять метров. У нее ТАКОГО не случалось вообще лет тридцать. Поэтому ощущение духовной интеграции с практически обнаженным Степаном достигло апогея.

— Вы меня спасли! — с легким придыханием прошептала она.

Грудь ее вздымалась от волнения. Степан опять непроизвольно облизнулся, но на этот раз не обращая внимания на разбрызганное вокруг вино.

— Ну… сеньора! — поощрил он надвигающуюся женщину тоном завзятого испанского бабника. То есть — кабальеро.

— Сеньорита! — стыдливо поправила его Тереза Марковна и порозовела.

Она прильнула к спасителю в порыве искренней благодарности. Бюст бывшей учительницы биологии упруго вторгся в замкнутое философское пространство сантехника и перестал качаться, встрепенувшись от необычного, давно забытого прикосновения. Тереза Марковна прижалась лицом к правдоподобно нарисованным ребрам. Краска прилипла к влажной от волнения щеке. Ее жаркое тело непроизвольно размазало плоды упорного труда по всему Степану.

Наглядное пособие оказалось безвозвратно испорчено. Но Контакт с высшим разумом, до которого остались считанные часы, почему-то перестал занимать мысли Терезы Марковны.