Хендрик Грун - Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни

Госпожа Ауперс, одна из тех, кто не каждый месяц надевает чистые чулки, сообщила за обедом двум соседкам по столу, весьма озабоченным гигиеной, что мыться и чистить одежду не имеет никакого смысла.

— Только на пятки налипает восемьдесят видов плесени. Я читала. Можете себе представить, что там копошится в вашей промежности?

— Я же обедаю! — воскликнула одна из чопорных дам.

— Я только хочу сказать, что в мытье нет никакого смысла. И на руках у вас полно плесени и бактерий.

Она своего добилась: две дамочки, исповедующие гигиену, позвали медсестру: пусть госпожа Ауперс сделает одолжение и на время обеда закроет рот. Госпожа Ауперс сослалась на свою неотъемлемую свободу слова. Возник небольшой скандал. В конце концов Ауперс в ее замызганном платье, на коем можно было видеть остатки всех меню предыдущих дней, пересела за другой столик.

Но злое дело было сделано. Почти никто не опустошил своей тарелки. Только толстая госпожа Зондерланд, воспользовавшись моментом, проглотила четыре порции ванильного пудинга. Обычно это самый любимый десерт жильцов. В большинстве случаев креманки бывают вылизаны дочиста.

Выходит, Хенк Крол все эти годы терзался страшной мыслью: «Только бы никто не догадался, что я не начисляю пенсионные бонусы своему персоналу!» Думаю, этот тайный страх слегка подорвал его непомерное самомнение. Вероятно, многие люди живут под угрозой разоблачений. Скандалы, выплывающие на поверхность, это лишь верхушка айсберга.

Вчера после обеда в конторе провожали на пенсию Аню. Вполне благопристойно. Несколько сослуживцев спели слащавую песенку, а один сотрудник произнес учтивую речь, в которой иногда слышались критические вздохи по поводу трудовой культуры в этом доме. Стелваген и бровью не повела. Ее улыбка держалась как приклеенная во время всего мероприятия. Интересно, кто был этот критик.

Аня по-настоящему обрадовалась своему электрическому велосипеду. Мы с ней договорились регулярно встречаться. Красивая декларация о намерениях. Осуществить бы ее на практике. Старики часто теряют старых друзей за стенами этого дома, потому что перестают ходить в гости и что-нибудь вместе предпринимать. Всякая активность для них — как подъем на высокую гору. Выражаясь элегантно, речь идет о дефиците энергии и фобиях. Я называю это ленью. Чтобы преодолеть одиночество, нужна надежда и некоторое, пусть бесплодное, усилие.

Я услышал глухой удар в соседней комнате и сразу затем тихий стон. Стены здесь тонкие. Я вышел в коридор и постучал: никакого ответа. Дверь была заперта, но тут как раз приковылял уборщик и открыл ее по моему настойчивому требованию.

Госпожа Мейер лежала на полу в своей кухоньке, и любой, даже не врач, мог видеть, что ее рука согнута совершенно неестественным образом. Жуткое было зрелище. Я вызвал «скорую», и Мейер отправили в больницу. Это произошло вчера вечером.

Теперь я знаю, что она сломала руку и ногу. Встала на стул, откуда вскарабкалась на кухонный стол, чтобы вытереть пыль с подвесных шкафчиков.

— Я всегда так делаю, — стонала она.

Убедительный аргумент.

Сам я три раза на этой неделе садился на свои очки. После стольких испытаний одна дужка не выдержала, сломалась. Это были запасные очки, потому что на парадные очки я уже усаживался в прошлом месяце. Я обмотал дужку изолентой, выпросив ее у завхоза, а парадные очки наконец-то отнес к оптику.

— Посмотрим, что еще можно с ними сделать, сударь.

Когда несколько лет назад Ралфу Стейнману позвонили из Нобелевского комитета, чтобы поздравить с присуждением Нобелевской премии, Ралф не смог подойти к телефону, потому что умер три дня назад.

Ралфу не повезло. Не каждый день выигрываешь такую премию, хотелось бы лично присутствовать на ее вручении. А с другой стороны, ему повезло, хотя он и не подошел к телефону. Потому что есть правило, что покойникам Нобелевскую премию не присуждают. И комитету пришлось срочно вводить новое правило: можно получить Нобелевскую премию, будучи покойником, но только если комитет не знает, что лауреат уже на том свете.

По слухам, теперь кто-то из этой организации обязан сначала связаться с лауреатом по телефону, дабы лично его или ее ввести в курс дела. Дамы и господа ученые, имейте в виду, нет никакого смысла отрицать собственную смерть.

Впрочем, в первую очередь это вина самого Нобелевского комитета: он-то и создает трудности, присуждая премию десять, двадцать, тридцать лет спустя после великого открытия. Кто знает, сколько покойных профессоров упустили из-за этого самый счастливый момент в своей научной карьере?