Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

После перевода денег от протоиерея Карзинов окончательно уверовал в своего тестя. Во всем — и в большом и в малом — он полагался на его мудрые советы.

В свою очередь Морщицын охотно посвящал зятю свободные от писания жалоб и прошений часы.

Много времени уходило у старика на хождение по редакциям газет, куда его любезно вызывали для личных переговоров по поводу присланных им стихов.

Следует сказать, что, помимо уже известных нам талантов, старик обладал еще одним: он сочинял стихи, в которых, как сообщал в сопроводительных посланиях, «стремился отразить переполнявшие душу волнующие чувства, считая своим долгом и обязанностью пенсионера внести свой посильный вклад в дело развития литературы».

В заключительных строках Морщицын не возражал, если редакция отшлифует и внесет необходимые исправления в его стихотворение с точки зрения формы, грамотности и прочих требований.

Сочинял стихи Морщицын исключительно «в духе времени», а строчки располагал обязательно лесенкой.

В качестве поэтического образца старик брал одну из трех любимых им песен: «С одесского кичмана», «Любила я, страдала я, а он, подлец, забыл меня» и «Главсметана».

Многолетний опыт Морщицына уже показал, что в большинстве редакций, желая повысить процент привлеченных к сотрудничеству читателей, хвалили автора за важную и очень нужную тему и, сочинив за него новые стишки, не только подписывали его фамилией, но и высылали ему почтой гонорар.

Все это не могло не воодушевлять старика на новые поэтические подвиги.

Каждое опубликованное удачливым тестем стихотворение вызывало, в свою очередь, у Карзинова такое смешанное чувство восторга и распиравшей зависти, что он не на шутку занемогал и левая ноздря его начинала дергаться от нервного тика.

Однажды, когда на мотив «Главсметаны» Морщицын сочинил сатирические стихи о нерадивом управхозе, допускавшем систематический пережог электричества, и стихи эти, переделанные до неузнаваемости, появились в вечерней газете, Антон Федотович так приуныл, что даже поставил градусник и вызвал врача.

— Ты чего это в мою сторону не смотришь? — спросил старик, разворачивая в десятый раз газету и тыкая пальцем в подпись «Пенсионер Л. Морщицын». — Не хуже твоего Михалкова получилось. Как думаешь?

— А я никак не думаю — ваши стихи, вы и думайте. Куда уж нам, неудачникам, соваться!..

— Да ты вроде как сердишься на меня?

— Сердиться мне не за что, но кой-какая претензия имеется.

— Ну, ну, выкладывай. Я это не люблю, когда со мной в молчанку играют.

— Когда же вы мне помогать начнете? — не скрывая злости, спросил Карзинов. — Сами ведь обещали насчет перемены жизни… Помните, когда в начале моей женитьбы разговор был… И не один… А то я смотрю, вы все свое везение только на себя тратите, а я каким был до женитьбы неудачником, таким и остался.

— Люблю, когда мне завидуют! — воскликнул старик. — Раз человеку завидуют, значит хвалят… Тебе бы, например, никто завидовать не стал: оснований нет… Дай мне, Антоша, два дня сроку — есть у меня в голове кое-какие задумки… Обмозговать надо.

К концу второго дня Морщицын объявил зятю:

— Так вот, значит, гражданин Карзинов, так и быть, попробую ради дочери сам за твое устройство взяться. Только предупреждаю: дурь из головы своей выбей. Никаких удачников и неудачников на свете не бывает. Ерунда это. Главное — личный опыт, сноровка и ум. А поскольку тебя природа этим самым обделила, без моего вмешательства ты дальше своего очистительного треста не пойдешь.

И вот однажды Карзинову стало известно, что в дачном тресте освободилось место старшего плановика.

— Вот бы тебе туда пролезть, — сказал Морщицын. — Не место, а клад! И должность внушительная, и дачку по твердой цене можно будет со временем построить, а там и до голубой мечты рукой подать.

«Голубой мечтой» называл старик Морщицын целиком одобренный им карзиновский план построения коммунизма в одной отдельно взятой семье.

Мечта эта так глубоко запала в душу Карзинова, так его волновала, что он даже во сне видел голубой, в розовую крапинку двухэтажный загородный домик, наполненный жильцами, множество сберкнижек, толстую пачку потертых облигаций трехпроцентного займа и гараж, на крыше которого разгуливали куры и гуси.

— Место действительно хорошее, — вздохнул Карзинов. — Только попробуй получи его… Черта с два!