Марк Виленский - Обед с режиссером

Папаша Коконов рассказал, что с его братом Мишей, который живет, кстати, тоже в Кемерове, произошла абсолютно такая же история — у него тоже сломался кран в кухне. Миша вызвал сантехника, но тот заявился только на четвертый день, и кемеровский брат Миша в точности, как Игорь, не туда его послал, и из-за этого тоже стряслись большие неприятности — брат Миша долго лежал в челюстно-лицевой палате хирургического отделения. Но все кончилось хорошо — кран все-таки починили, а швов на скуле уже почти не видно. Так что и у Игоря наверняка все обойдется. А теперь он, Коконов, приносит извинения, поскольку у него давление и он вынужден рано ложиться спать, но очень рекомендует молодым людям посмотреть по цветному телевидению программу «В мире животных».

Телевизор работал прекрасно, Игорь и дочь Коконова сидели в разноцветной полутьме, дочь советовала Игорю отпустить волосы подлиннее, а стричься только в «Чародейке» и водила при этом прохладными нежными пальцами по Игоревой шее, обозначая докуда отпускать. Игорь обещал…

Утром на работе Игорь почувствовал, что с нетерпением ждет вечера, чтобы опять куда-то ехать и неторопливо пить вино с добрыми, благожелательными людьми, изливать перед ними душу и купаться в их утешениях.

К счастью, его мама не сидела сложа руки. Надежда Григорьевна позвонила Игорю на работу и сообщила, что дело, считай, сделано. Огромная удача: мама сумела выйти на портниху Арташевской, жены начальника главка. Портниха обещала замолвить словечко. Поэтому необходимо сегодня же поехать к ней и рассказать подробно, чтобы она знала, о чем говорить с Арташевской.

После работы Игорь купил портвейн, торт и поехал к портнихе.

Анна Вячеславовна и ее супруг Василий Васильевич жили в получасе автобусной езды от последней станции метро, в облезлом пятиэтажном доме близ насыпи окружной железной дороги. Они очень обрадовались приходу Игоря — в старости приятно чувствовать, что ты еще кому-то нужен. Особенно рассуетился Василь Василич, старичок-боровичок в подтяжках. Его яростные синие глаза, не обесцвеченные старостью, пылали энтузиазмом. Он говорил напористо и много, руку пожал железно, и чувствовалось, что тело сохранил литое, непроминаемое.

— А-а-а, давай-давай, заходи, молодец! Я специально купил селедочку и что к ней следовает. А портвей свой отставь. Для серьезного разговора он не годится. Анюта, ставь картошку на газ!

Старик шмыгнул на кухню и вернулся оттуда, неся разделанную селедку с лучком и миску с капустой провансаль.

— Сейчас, сейчас, голубь, посоветуемся в лучшем виде, — приговаривал он, расставляя на потертой клеенке мутные стопки.

Видно, Анюта держала его под жестким контролем, и вот кои веки представилась возможность выпить легально, дома, по серьезному поводу.

— Да ты погоди, пусть Игорь Николаевич сперва расскажет про свою беду, — сказала Анна Вячеславовна.

Но прежде чем Игорь успел раскрыть рот, Анна Вячеславовна сама стала рассказывать про свою дружбу с Лилией Евгеньевной Арташевской, подробно перечисляя, какие платья и юбки и из какого материала она ей шила в разные годы.

— Уж это такая женщина — волевая, настырь! — И, прикрывшись ручкой, шепнула, словно по секрету: — Андрей Владимирович-то у нее под каблуком. Она ему печенку прогрызет, если ей что-то нужно. Ну, так что у вас стряслось?

— Чтоб легче рассказывалось! — не выдержал Василь Василич и поднял стопочку.

Игорь проглотил водку и, не дыша, искал глазами на столе сок или минеральную, но ничего такого не было, и пришлось закусывать по-народному, без разведения.

Игорь рассказал про несчастный кран, ушедший в Красноярск вместо Краснодара.

— Сейчас я ей позвоню, попробуем, попробуем. — Анна Вячеславовна воздела очки, раскрыла потрепанную записную книжечку и набрала номер.

— За успех этого предприятия, ну! — Василь Василич властно мотнул подбородком, поднимая стопку.

Выпив вторую, Игорь сморщился и стал слушать.

—…Да, давненько, давненько, — сладко причитала в трубку Анна Вячеславовна. — Мы чего, мы обыкновенно живем, на пенсии. А вы-то как, Лилия Евгеньевна? Андрей Владимирович как?

Но тут сладкое выражение слиняло с лица старой портнихи, заменившись некоторым испугом и растерянностью. Она заойкала и запереживала:

— Ой, беда-то… Ну, ничего, может и к лучшему, так спокойнее. А та-то, та-то — молодая, нет?