Александр Галич - Блошиный рынок

— Алла.

— Прекрасно! Рад видеть вас, Аллочка!

— Я тоже. Вы ужинать будете?

— Да. Но я уже заказал...

— Кому? Лизке? Гуляш?

— Да.

— Вот, падла! — искренне возмутилась Алла. — Этот гуляш ни один человек в здравом уме и твердой памяти есть не может... Мы его специально для алкашей держим, которым все равно — было бы во что вилкою тыкать. Она наморщила лоб, подумала и, неожиданно переходя на "ты", спросила:

— Ты как к омлету с ветчиною относишься?

— Вполне положительно, — сказал Таратута.

Она улыбнулась, кивнула — черная челка взметнулась вверх и снова упала на глаза — сказала:

— Не скучай! Через пять минут я вернусь!

Вернулась она хоть и не через пять минут, но все-таки довольно быстро, принесла омлет, коньяк, хлеб и от себя добавила порцию маринованной селедки и бутылку боржома.

— Я быстро, да? — спросила она с наивным хвастовством. — Знаешь, когда сезон, никто быстрей меня не обслуживает. Лизка только с первой сменой рассчитывается, а у меня уже вторая ест... Я тебе селедочки еще принесла, ничего?! Конечно, селедка под коньяк не очень-то, лучше бы водочка...

— Хорошо, хорошо, — сказал Таратута. — Все в порядке. У нас без предрассудков, у нас не только коньяк, шампанское селедкой закусывают...

— Ну, и ладушки! — засмеялась Алла и приказала. — Ешь, не буду тебе мешать.

— Ой, нет, погоди! — попросил Таратута. — Посиди со мной, а? Или не полагается?

— Вообще-то, конечно, не полагается...

Засунув руки в кармашки фартука, она покачалась на каблуках, прищурилась, негромко сказала:

— Ладно. А если кто спросит, скажи, что ты мой двоюродный брат.

Она присела на краешек стула, помолчала, стряхнула со скатерти какие-то невидимые, скорее всего, воображаемые крошки, быстро взглянула на Таратуту и тут же снова опустила глаза:

— Ты слыхал, между прочим, твой Лапидус пришел сегодня домой?!

— Это точно?

— Совершенно точно.

— Интересно! — сказал Таратута, хотя вовсе это было ему не интересно, потому что и сам Лапидус, и вся его история — стали уже тоже вчерашним, прошлым, не имеющим смысла, но он все-таки повторил, — очень интересно, — и поднял бокал с коньяком. — Ну, если так — то со свиданьицем, Аллочка, и за благополучное возвращение Лапидуса!

— Чин чин! — пропела Алла.

Таратута отхлебнул большой глоток, с шумом выдохнул воздух.

У него закружилась голова, и он подумал:

— Это, наверное, с голода. Я ведь, оказывается, ничего не ел со вчерашнего вечера.

Он отхлебнул еще глоток, посмотрел на Аллу, и ему показалось, что зеленые ее глаза побежали ему навстречу. Он слегка наклонился вперед и накрыл ладонью ее руку.

— Ужасно я рад, Аллочка, что мы все-таки встретились... Ты мне сразу понравилась! Ты красивая, умная...

— Господи, что я несу?! — подумал он, но уже был не в силах остановиться. — У тебя глаза умные... Слушай, а как ты здесь оказалась?

— Где — здесь? — не поняла Алла.

— Ну, в ресторане. Я думал — ты учишься или... Неужели, не могла найти себе места получше?!

— Получше?

Алла насмешливо покачала головой:

— Ах, миленький, много ты понимаешь! Да ты знаешь, за то, чтобы получить это место, люди по тысяче рублей платят... И еще спасибо говорят, в ножки кланяются...

— Почему?

Алла пожала плечами:

— Заработки хорошие.

Таратута снял очки, повертел в пальцах и, забыв протереть их, снова надел.

— Чаевые?

Алла скорчила презрительную гримаску:

— Чаевые! Скажешь тоже... Чаевые, миленький, это — пшено, печки-лавочки, детишкам на молочишко... Вот ты, например, пьешь коньяк...

— Пью, — сказал Таратута и с внезапной догадкой поглядел на Аллу. — А вы чаем его разбавляете?

Алла засмеялась:

— Мы подобными глупостями не занимаемся...

Она оглянулась на буфетчицу, тряхнула челкой, негромко и серьезно сказала:

— Бутылка этого коньяка в магазине стоит восемь рублей... А у нас почти шестнадцать, вдвое. И это не мы набавляем, ты не думай. Это официальная государственная наценка. С тебя в любом ресторане возьмут столько же. Получаем мы этот коньяк на особой базе Министерства путей сообщения. По счету получаем, по накладной — такое-то количество бутылок... Отправляемся в рейс — получаем, возвращаемся — за пустые, которые выпили, рассчитываемся, а которые не выпили — обратно сдаем... Ты сечешь?

— Секу, — пробормотал Таратута, — секу, но не понимаю — на чем вы тут зарабатываете?!

Алла усмехнулась:

— А тут даже чокнутый — и тот заработает! — она еще больше понизила голос. — На каждую бутылку, которую мы получаем с базы,— ставится печать, штамп... "Министерство путей сообщения, база номер такая-то, вагон-ресторан номер такой-то"... Все в ажуре! Но только у буфетчицы нашей, у Марьи Григорьевны, есть точно такой же штамп... Сечешь?! Перед рейсом мы вскладчину покупаем в магазине по нормальной цене тридцать-сорок бутылок, ставим на них штамп и пускаем в продажу... Которые с базы бутылки — те в ящике, под буфетом или на кухне... Ну, конечно, несколько штук мы — для отчетности — продаем... Но, в основном, торгуем нашими. В сезон за один сдвоенный рейс мы, бывает, столько продадим, что пустыми назад едем, — ничегошеньки не остается — ни коньяку, ни вина, ни водки...