Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

— Да разве теперь пластинка? Ни луны тебе, ни черного лесу. Солнце. Оранжевое. Загорай!

— Все по Москве пешком шагають. Топ-топ. Не того, чтоб кто влюбился или как. Одна хиль.

— А про что там, в Казпулате-то этом?

— Пенсионного возраста он был, Каз-то. Материально нуждался, а взял молодую. Та разобралася — отказ. Не тот Каз. «Бедня сакля твоя».

— Да не Каз, а Кас. В «Часе старинного романса» диктовали.

— Не мешай. Ну и как она?

— «Спит с кинжалом в груди».

— Бытовой травматизм, значит.

— Если убийство, то тут правильно возражали. Помнишь, Мария, Горгаз по квартирам ходил? Ну, который с топором и телевизоры выносил?

— Да не занимался Кас Булат телевизорами! «Человек и закон» надо слушать.

— Это про Пулата-то?

— Не Пулат, а Булат. Просто раздражаете. В радиокомитет на вас написать мало. В «Спрашивайте, за все отвечаем».

— Заучила насмерть. Эй, интеллигентный сектор! Как правильно: Пулат?

— Что? Пи-лат. В смысле — Понтий. Сограждане! Ассоциативный скачок: кто глядел евангельские полотна на выставке Ге?

— «В Гефсиманском саду» — колоссально!

— Сейчас садами многие интересуются. Канитель с ними.

— Гефсиманский сад — это где же?

— В Иерусалиме. Налево.

— «Положение на Ближнем Востоке?»

— Можно еще точнее: за речкою Кедрон.

— «За круглым столом?»

— Вот теперь определились.

— Я про обозревателей. По радио.

— Запутали. Не пойму!

— Чего ж тут непонятного? Обозреватели за круглим столом, в Иерусалиме бузина, на Ближнем Востоке дядька.

— Да Гефсимановский-то этот, городской сад, что ли?

— Мм-м… Гефсиманский парк культуры и отдыха.

— Я вот знаю, гриб пьют. А бузина зачем?

— Пилат-то этот, вон, в сакле жил. Это квартира такая?

— Однокомнатная. Санузел совмещен с природой.

— А карандашик у вас можно попросить?

— Это в смысле обмена?

— А я каждый вечер телевизором увлекаюсь. Вче-рась… Вот забыла, что показывали, помню — в ролях исполнители действующих лиц были.

— А ну, включи — теле-еле! Чего там?

— Стрельба крепчает. Художественный фильм.

— Вот вы при медалях пришли и полная. Под величайшим секретом вопрос.

— Можно. Я разведенная.

— Вот говорят Понтий Пилат. Композитор это или еще кто?

— Международник, по-моему. Скучный вы,

— А мой Гена веселый. Приходит вчерась на кухню, смеется. Я, говорит, мама, радиоприемник пожог. Вместо 127 на 220. Ой, потешный.

— С юмором, значит.

— …я в этом отношении философ.

— Вот вы говорите — философ. А документы на философа есть?

— Пьяный человек любит показывать документы. А вот спрашивать — простите, не наблюдал. Ха-ха-ха!

— Я, извиняюсь, без смеху.

— Да что вы, товарищ?!..

— Ой-и… Надежда, слышь, тут документы спрашивают! Не взяла я, дура, как есть…

— А я завсегда при их. Как это — в гости и без документов? Кто здесь есть товарищ проверяющий? Пожалуйста… От те на! Всех как ветром сдуло!!!

— Достоверность и занимательность, — сказали мне на телевидении.

— Будет строгий отбор фактов и острый сюжет, — ответил я и через день положил на редакторский стол

Либретто музыкальной телепередачи

Догорают облака в расплаве заката. Клохчут чайки, пикируют, режут воду белым крылом…

Ялта. Галинников сидит у окна с видом на Каспийское море. Вдруг замечает, что он без сапог. «Оставил у Елены», соображает он и задремывает.

Комната Елены. В дверь стучат. Елена мечется: куда бы спрятать сапоги композитора? Дверь вспухает от ударов. Елена ставит сапоги на стол и накрывает салфеткой. Заслоняет их телом, как боярыня Тараканова.

В проеме двери появляется элегантный, как мистер Икс, муж Елены. Манерочки, интеллигентен, как директор косметического кабинета, дисциплинирован, сработался с коллективом, склочник. Подходит к столу, и, не снимая цилиндра, сходу, выпивает рюмку Московской водки. Елена замирает. Муж загадочно смотрит на Елену, закусывая рыбой с неприличным названием — хек. Сидя за столом, в ослеплении ревности, не видит стоящие перед ним сапоги. Встает, гипнотически глядит на Елену и из-за спины снимает салфетку с сапог. Ужас в глазах Елены. Муж вытирает чувственные губы, машинально кладет салфетку обратно. Вздох облегчения вырывается из грудей Елены. С мрачной решимостью муи подходит к Елене и обнимает ее неестественно тонкую талию. Вдруг выхватывает из кармана веревку и привязывает Елену к холодильнику. «Шизофреник!» — хочет крикнуть Елена, но немеет ее язык…