Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

Он был в замешательстве.

Игорь Игоревич не представлял себе, что делать дальше, не знал, как ведут себя люди в его положении. В мстительной торжественности он оглядывал зал, отыскивая предполагаемые ухмылки на лицах сотрудников.

Те углубились в свою работу.

— Я не знал, что работаю… работал среди глухонемых… — начал он и опять замолчал в гордой растерянности.

Сашин открыл средний ящик стола, чужого теперь стола, и стал разбирать содержимое, плохо понимая, что он возьмет с собой, а что бросит здесь, в постылом ЦКБ.

«Что у меня здесь?» — рассеянно подумал он, вынимая какой-то черный пакет. — «Фото с тормоза?»

Но там оказались листки машинописного текста.

На заглавном листке вразрядку было напечатано «ВОТЧИНА».

«Что за чертовщина?»

Он пробежал первые строки. Гневная торжественность таяла на его лице, недоумение сменилось внимательностью.

— Присосался, — шепнула Муромцеву Рогнеда Николаевна. — Но откуда у него другой пакет? По ЦКБ ходит один. Вон, у Семенова.

Муромцев пожал плечами.

В отделе установилась тишина. «Глухонемые» посматривали на Игоря Игоревича: как-то среагирует на «черный пакет» необычный Сашин.

Раздался звонок на обед. Сашин его не слышал.

Сотрудники вышли бесшумно.

Зал опустел,

Порог бывшего сельхозтехникума, где теперь разместилось вновь организованное Центральное конструк-торское бюро ГУТСНП, переступает плотный незнако-мец с волевым подбородком.

— Закажите табличку «Директор и Главный конструктор ЦКБ товарищ В. В. Шкуро», — делает он секретарше первое распоряжение во вверенном учреждении.

Один в кабинете Владимир Васильевич теряет самоуверенность и задумывается.

Вот только что он, лесотехник, был начальником ОКБ промышленности геодезического оборудования и она, эта промышленность, как необъезженная кобылица, выбросила его из седла. Не помогли ни апломб, ни опыт работы в лесобумажной промышленности, где он также не удержался.

Теперь ему надлежало обслуживать науку.

Администратор-кочевник осторожно попробовал новое кресло.

— Начнете прием?

В кабинет ворвался шум говора ожидавших ученых.

— Бр-р… Давайте, — немного побледнев, сказал сын леса.

Ученые входили с тяжелым грузом проблем. Идеи были воздухом, расплывающимся эфиром, без конструктивной разработки. Они обретали себя в проектах, в металле.

«Хе! Они такие же люди!» — ободрился лесотехник, наблюдая разгоряченные лица профессоров, членов-кор-респондентов и прочих доцентов.

Ученые гневались и заискивали, требовали и просили, стыдливо приманивали диссертацией.

«Это идея. Славное место. Славные ребята», — похвалил лесовик про себя членов-корреспондентов. — «Осторожно, листопад!» — тут же заметил себе Шкуро, ощупывая намины, благоприобретенные в только что покинутом кресле.

Отказывая многим, он остановил свой выбор на не очень ярком ученом, товарище Веремееве, из очень уважаемого вуза союзного значения. Перед неброским фаворитом неожиданно открылась зеленая улица в конструкторском бюро. ЦКБ начинает трудиться в «запарке» и для других «НУЖНЫХ ЛЮДЕЙ». Читатель уже догадался. Это влиятельные члены ученого совета того вуза, где наметил свою защиту будущий кандидат наук. Возможные оппоненты.

Идут годы. На пороге своего пятидесятилетия Шкуро становится кандидатом.

Нет, после этого события в науке все осталось по-прежнему. Диссертация не вызвала брожения в рядах консервативных ученых. Злые языки утверждали, что диссертация, не оставившая царапины на камне науки, появилась в результате использования методов, не имеющих ничего общего с научными; что, мол, ЦКБ, поставленное на службу диссертанту, имело, вообще говоря, и другие, более широкие и прямые задачи.

Пожалеем этих критиков. Трудно будет им доказать, что, скажем, установка ЭМ1 (для т. Веремеева) разработана в ЦКБ не из чистых побуждений, а по способу, близкому к понятию замаскированной взятки. А что касается диссертации, то ей очень доволен научный руководитель диссертанта товарищ… Веремеев.

Недоволен директором Главк. Настолько, что Владимиру Васильевичу впору самому садиться за доску. Но мир не ведает конструкций, созданных руками Шкура. С помощью НУЖНЫХ ЛЮДЕЙ и их заступничества он остается в кресле.

Переведя дух на очередном крутом повороте, немолодой Растиньяк распахнул окно своего кабинета. В отличие от бальзаковской ситуации, перед ним был не весь Париж, а простиралось широкое поле науки.