Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

Сегодня среда и в десять ноль-ноль там начнется заседание технического совета, где он же и председатель.

Впрочем, до ноль-ноля через дверь, одетую в стеганую клеенку, мы туда не попадем, хозяин учреждения еще совершает блиц-обход по этажам.

Но начальники подразделений уже толпятся в приемной-секретариате и выглядят медиками, собравшимися на коллоквиум. Не все до конца понимают зачем, но белые халаты ввел с этого года Владимир Васильевич. Если б он завел еще и белые цилиндры, начальники выглядели бы сейчас погребальными факельщиками. Были бы ангелами, декретируй Владимир Васильевич ношение белых крупногабаритных крыльев.

Нельзя в дверь, так мы, читатель, превратимся с вами в этаких маленьких мушек и влетим в окно. Оно наверняка открыто: Владимир Васильевич большой любитель свежего воздуха и поощритель оздоровительных мероприятий. Он встает затемно, «бегает от инфаркта» по австралийской системе и с подчиненным активом, изображающим части, верные правительству, купается в бассейне до службы.

Вот мы, читатель, и в кабинете и, как положено мушкам, крохотными спутниками летаем вокруг могучей матери-люстры. Медно-черная, похожая на запасное колесо от Геракловой колесницы, она висит на мостовых цепях. На этом колесе о шести спицах сидят шесть маленьких матовых шаров, из которых пять тлеют по вечерам недокальным светом.

«Прилюстримся» и осмотрим кабинет.

Значительную часть площади в плане занимает зеленое поле стола Владимира Васильевича, по концам коего одиноко, как пустые ворота перед началом футбольного матча, расположились телефон и календарь. К главному полю примыкает как бы малое тренировочное в образе столика о четырех стульях. Вся композиция выглядит приземистым «Т».

Персидско-управленческую атмосферу в кабинете создает обширный заношенный ковер. Его придавили круглый стол и два кресла.

При своей основательности стол имеет несколько неожиданную особенность: если приналечь локтем на столешницу, то она заметно накренится в вашу сторону. Сидящие за этим столом начальники балуются потихоньку, испытывая силу своих локтей, и обмениваются закодированными в толчках сигналами.

Кресла-валуны имеют крупкостеганую поверхность. Опытные посетители отдают себя во власть кресел не размышляя: с помощью своих неравномерно сильных пружин кресло само распорядится телом седока и, перекосив его, закинет в свою глубь, где и задаст фигуре кривое и строго однозначное положение.

По стене — диван, под стать креслам. Он кажется вместительным, как трамвай. Но первое впечатление обманчиво: пышных темно-зеленых выпуклостей здесь такое обилие, что они почти ничего не оставляют для сидения.

В застекленном шкафу, размером с некрупного мамонта, краснокирпичными и синими рядами стоят тома Большой советской энциклопедии прошлого и последнего изданий.

На «классной» доске просматриваются написанные мелом и плохо стертые омега в квадрате и «отдать рубль Сане».

Слева от доски висит фотография пожилого мужчины — не очень красивого, бородка фунтиком.

«Ну чего еще вам? Мне и без вас скучно», — как бы говорит он каждому, кто на него смотрит.

Кстати, Владимир Васильевич уже сидит на своем месте и подписывает бумаги в раскрытой папке, пока белые начальники размещаются в кабинете, как музыканты в оркестровой яме.

— Я обошел все этажи. В трех-четырех комнатах люди, в остальных вакуум. — Владимир Васильевич оторвался от папки. — Мы ежеквартально выполняем план. Каким образом?

Психолог Линчевский сразу схватил дуплет: Владимир Васильевич, казалось, выражал служебное неудовольствие, а на самом деле угощал шуткой тех, кто ее уловит.

— Экономический парадокс, — отозвался он.

— Коридоры распирает от табачного дыма, в них толкутся бездельники…

— Надо, Владимир Васильевич, действовать, как Николай Николаевич, — заметил Линчевский, смекнув, что сейчас более всего подходит беседа на равных.

— Какой еще Николай Николаевич?

В Главке Николаев Николаевичей не было и Влади-миру Васильевичу показалось несколько обидным, что какой-то вневедомственный Николай Николаевич мог вести себя лучше в предлагаемых обстоятельствах.

— Николай Николаевич? Великий князь. В первую мировую главнокомандующий разъезжал на извозчике по Варшавским кафе и палкой выгонял оттуда офицерье. — Линчевский потряс указкой, взятой от доски. — Вот! И я так буду!

— Я у Витте этого не читал, — холодно сказал попавшийся на «покупку» Владимир Васильевич.