Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

Рушницкий ликовал. Его усладила убогость моего разума.

— Ваш герой во всех критических ситуациях делает шаг в тень. А если к нему обращены чьи-то глаза с надеждой или гневом, он спешит сказать: «Я не герой». Он обожает быть не героем. Это и скромно и умно и где-то симпатично: ваш кумир вежливо уступает дорогу жаждущим подвига. Вы безошибочно, как бы это оказать… рефлекторно угадываете, что такое хорошо и что такое плохо. В ваших представлениях, конечно. Вы, как крыса, лезете не на острый гвоздь, а на сало. Вас выдрессировали и вы, как экспериментальная свинья, испражняетесь по звонку…

— Вы зарвались! Прекратите, или…

— Что или? Вы мне дадите по морде? Вам надо, как тихому ребенку, давать полтинник, чтоб вы разбили окно. Здорово смандражировали, когда я запер дверь?

Это был вызов, провокация, на которую ни в коем случае нельзя поддаваться.

— Ваше просперити — это рост отстукиваемый в приказах, — с ядом продолжал Рушницкий. — Вы вцепились, как клещ в свое служебное кресло. И мечты-то у вас пошлые! В вашем ранце нет маршальского жезла: вы его выбросили на чердак — без больших претензий вам легче. А как вы оцениваете людей? Так, как их оценивают другие. У вас прочная вера в то, что старший научный сотрудник умнее младшего. К вашему сведению Дарвин был зачислен в экспедицию на «Бигл», как мне — младший научный сотрудник.

— Премного благодарен, — не выдержал я молчания.

— Конечно, тут и желание быть в ногу с веком, быть интеллектуалом, — слушая только себя, продолжал Рушницкий. — Стремление подражать рыцарям удачи — иконы, камины, издания по искусству, вернисажи, фантастика. Где, где за всем этим высокие помыслы, высокая духовность? «Высокие помыслы». Для вас эти слова словно бы из забытого стихотворения.

Рушницкий видимо устал от обличений, филиппика потеряла напор.

Я лег и слушал его, вздрагивая не столько от ударов критического бича, сколько от наплывающего волнами сна.

— Какие помыслы?.. — словно бы удаляясь и слабея говорил голос Рушницкого. — Вы рационалист и эмпирик. Вам подавай синицу в руки и чтоб в соответствии с агротехникой оборвать усы в сентябре на своей клубнике…

«Надо напомнить Зинаиде. Письмом…» — возникло и растворилось в моем сознании.

— Вы суетитесь, но… тлеете на службе. Вы плывете по течению… — донеслось откуда-то из дальней дали, может быть, из Австралии. Меня уносила теплая вода…

…На меня навалился голый, черный человек. Как больно он трясет мое плечо! У меня нет сил сопротивляться… Это кошмар. Надо, надо немедленно проснуться! Спасение только в этом… Нет мочи поднять чугунные веки, а надо… надо… Желтый свет ударил в глаза. Не сразу, но понял: меня толкает в плечо Рушницкий.

— Я вам не дам спать! Не дам! Вы циник! Вы понимаете, что вы циник?

— А вы псих! — вскочил я. — Что лучше?!

— Пошляк… Самодовольный пошляк! — не слушал меня Рушницкий.»—С самодовольством, видите ли, знатока, эксперта, он разместил женщин по классам, как на пароходе… А где место Ей, женщине-видению?!..

«На пароходной трубе. Вместе с тобой, параноик!» — злобно подумал я.

— И она достанется ему! Победит пошлость… Я бы для нее… жил.

Мечтательное, отрешенное лицо Рушницкого стало тупеть. Он впадал в прострацию. Обвисли ноги с пальцами в растопырку.

С этим надо кончать, черт побери.

А что, если?..

Пусть он объяснится, и она сама откажет этому влюбленному ишаку.

— Николай Иванович, Завтра у меня с Машей свидание. Да, мы не афишируем наших отношений и назначаем тайные свидания. В пять вечера у газетного киоска. Где хозяйкой Бела Григорьевна. Помните?

Мой обличитель послушно кивнул.

— Мы договорились не ходить на представление. А я пойду; Мне интересно. Вместо меня к Маше придете вы. Объясняйтесь. Делайте предложение. Я вам уступаю.

— …Могу я сказать… э-э… что вы меня уполномочили на это?

— Говорите, что хотите. А теперь спать, спать, спа-а… — и я снова окунулся в теплый поток, уносивший меня в сладкую Австралию, туда, где не было Рушницкого.

Публика начинала собираться.

Я оглядел зал. Ни Маши, ни Рушницкого не было. И странное дело. Если не считать нашего милого доктора Реганы Мелконовны, никого из местных здесь тоже не было.

Может быть, все они уехали «отмечаться за холодильник ЗИЛ?»

Я вышел.

В радиусе ста шагов я прочесал парк. Ни Маши, ни Рушницкого не было.

Так долго?

Неужели?!..

Нет, это исключается.

Неожиданно я натолкнулся на щегольской спортивный автомобиль, стоявший в укромном месте за кустами. Бросалось в глаза, что иномарка прошла безвкусную реставрацию: отхромировано все, что можно и нельзя было хромировать; авто выглядело немножечко самоваром. Аляповато и ярко, «по-цыгански», был раскрашен кузов.