Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная [сборник]

«Пока».

Это опять Пушкин».

Боже мой, какой же ты старый и одинокий, Женька!

— …Я встретил ее через семь лет. Она была такой же, но с косметикой — начал Рушницкий.

На парковой дорожке булькнул мяч. Словно в кукольном театре, над забором возник бюст спортивного парня.

— Папаша, подай.

Рушницкий неметко вернул мяч.

— Подай. Уверен, что мир — для него. Папаша! А, впрочем, я для него действительно папаша, — удивился Рушницкий. — Дед. Если б теперь созревали и плодились так же быстро, как сто лет тому назад.

Он стряхнул песчинки со своих чесучовых брюк.

— А вы бросьте строить из меня шута, — вдруг сказал Рушницкий.

— ?

— Да, шута. Я знаю теорию волейбола и знаю, как надо принимать мяч. Но это, как вы заметили, у меня не получается. Больше такта. Ведь вы тоже годитесь мне в сыновья. И я, наконец, начальник лаборатории крупного завода, — открылся он, как крон-принц, совершающий путешествие инкогнито.

И трудно добавил:

— В прошлый раз больше всех надо мной хохотала она.

Я дал себе зарок не паясничать, изображая спортивного комментатора на площадке в турбазе. Мы сели на лавочку.

— Так что же было через семь лет? — спросил я Рушницкого. — Николай Иванович, ведь вы холостяк?

— И старый.

— Почему?

Рушницкий повернул ко мне свое нездоровое лицо закоренелого преферансиста и, как-то по частям, стал разглядывать мое.

— Вам показать зубы?

— Я решаю вопрос — можно ли с вами быть откровенным. Можно быть откровенным в двух случаях: с проверенным другом и со случайным встречным.

Случайным встречным был я. Быть случайным встречным, в этом, если разобраться, нет ничего обидного, но я почувствовал себя так, словно за воротник мне попала ледышка. Рушницкий обратил свой промах в шутку:

— Если даже о «трепач. Я имел в виду спортплощадку, — улыбнулся я.

— Ближе к делу, — произнес я таким тоном, чтоб стало непонятно, обижен я или нет.

— Вы мне задали не простой вопрос. Чтоб на него ответить, нужно вспомнить всю свою жизнь. Я не буду этого делать, — сказал Рушницкий, заметив мой испуг. — К женщине, прежде чем сделать ее женой, нужно предъявить немало требований. Многое, очень многое, нужно взвесить.

— Что же именно?

Ответа не последовало.

Я посмотрел на Рушницкого. Он сидел мертвенный, с закрытыми глазами.

Я видел его таким.

Рушницкий был самым старшим (старым) в нашей туристической группе. Его поместили не в палатке, а в доме, в комнате на двоих. Он избрал меня своим сожителем.

В общем-то, Рушницкий был прекрасным компаньоном. Даже не храпел; он «пуфкал». Когда он переставал пуфкать, я просыпался, как пассажир на остановке. Было страшно и тихо. Я зажигал свет и видел это лицо.

— Николай Иванович, вам плохо?

— Мне никогда не было хорошо, — с юмором отвечал Рушницкий.

Я жадно смеялся и в ознобе накрывался вторым одеялом…

— Так какие же требования нужно предъявить к своей будущей жене? — повторил я вопрос.

Рушницкий поморщился.

— Ничто так не удручает, как банальность. В вас столько юмора. Может, вы предложите назвать мой опыт размышлений техническими условиями на серийную жену?

— Но обо всем этом можно говорить только шутя.

— Нет, только серьезно. Страшная вещь — идолопоклонство.

— Давайте — серьезно, Что значит «идолопоклонство»?

— Поклонение идолу.

— Николай Иванович! Ведь мы договорились — серьезно.

— Идол многолик, — Рушницкий открыл глаза. — Первый респектабельный муж. Второй респектабельный муж. Память о них или один из них, живущий рядом. Он, якобы, беспомощный и неприспособленный, которого вашей жене по-человечески жаль. Или это оболтус-пасынок, доставшийся вам от одного из этих респектабельных, — вдруг озлобился он. — Нездоровая какая-нибудь идеология. Хобби, которое вы не переносите. Квартира, которую почему-то нужно менять. Довольно с вас примеров?

Рушницкий вдруг встревожился и посмотрел на часы.

— Григорий Александрович, займите мне место. Мой талон на ужин…

— Вот этот, — помог я ему разобраться в куче серых бумажек с печатями,

Когда Рушницкий исчез за поворотом аллеи, я встал и не торопясь пошел в сторону столовой.

Опиленные чуть не до стволов деревья напоминали кактусы. Пустая аллея выглядела этакой мексиканской.

Навстречу мне шла задумчивая женщина в розовом.

Показатель отрешенности: сумочка в ее руке висела, как фонарь. Это помогло мне быстро сконструировать первую фразу для знакомства.