Array Коллектив авторов - Морские досуги №5

Как он меня этим доставал! Заступаешь тут на вахту на чаны — со сна не согрелся, в цеху сыростью, как всегда, вовсю тянет, а тут еще и сквозняк полный: старик иллюминатор настежь распахнул — пласт своей ставриды, на проволоке притороченный, вялит!

Плюясь и чертыхаясь, иллюминатор я задраивал наглухо, «своему» намибийцу Джону (старик работал в другой бригаде) истово на деда негодуя. Джон лишь обезоруживающе улыбался в ответ белозубой улыбкой. Он был уже в доску своим, и запросто, по кивку рыбмастера, отправлял ленту с ненужным приловом красного карася на муку: преступление, когда б инспектор нас за руку поймал, последней тяжести!

А старик инспектору порой «стучал», лишнюю порцию моего негодования, граничащего уже и с ненавистью, вызывая: экстремальные, как не крути, условия морского промысла делят на «врагов» (так издавна смежную бригаду почти официальным порядком именуют) даже своих.

Так мы с Джозефом и тягались пять, без малого, месяцев бессменно: на несколько только дней выгрузки, что выдавались каждый месяц, Джозеф с Джоном уезжали на побывку домой, неизменно возвращаясь чуть повеселевшими и посвежевшими.

Но однажды Джон вернулся один.

— А Джозеф где? — походя, спросил я.

— Джозеф?.. Санта-Мария, — и он просто воздел глаза кверху.

Помнится, я был поражен до глубины души… Как так — еще пять дней назад человек был здесь с нами, работал бок о бок, не болел, не хандрил зримо — разве что ел мало и без аппетита, — и вот так, сразу?.. Без перехода, без времени осмысления своей жизни, без подведения ее итогов и долгого прощания… От ленты, полной рыбы полного работы рыбцеха, и сразу — в деревянный ящик!.. Что он, собственно, видел в своей жизни, кроме жаркого солнца над головой, да песка прибрежной полосы рябящего волнами залива? Кроме беспросветной и беспробудной работы — до гробовой, получилось, доски!.. И радостей человеческих ему было отпущено лишь чуть… Как то, рыбу крупную завялить, и то ли самому съесть, то ли домашним подарком с моря привезти.

Нет, я не всматривался внимательней теперь в кресты церквей и миссий Уолфиш-Бея — что я уже мог там увидеть, — но я стал понимать, отчего в этом небольшом городке их так много…

И тогда уже — в начале лихих девяностых — подумал со страхом: а не ожидает ли меня, как нас всех, такая же участь?

Но время прошло, и я перестал бояться: слишком уже взросл для всяких страхов. Кое-что в жизни и этом дивном мире — слава Богу! — я повидал — грех жаловаться. А страха перед работой, что теперь и старый верный друг, лучшая спасительница и панацея, и вовсе нет. Осталось лишь воспоминание, давно сделавшееся светлым, о Джозефе, который всегда будет там, в моей молодости — тихим и живым человеком с другого конца света, с чуть лукавым прищуром вполне простодушных глаз, делово развешивающим под самым моим носом крупный, обильно посоленный пласт серобокой ставриды.

Жеребнёе Андрей

Родился в 1967 году в городе Усть-Каменогорск Казахской ССР. После службы в рядах Советской Армии поехал в Калининград — за суровой романтикой морских будней и дивной экзотикой дальних стран. Ходил в море матросом на рыбопромысловых судах. В долгих рейсах вел морские дневники, которые со временем превратились в рассказы. В 2006 году издал сборник морских романов «Крутой ченч», в 2015-роман «Пожар Латинского проспекта». В 2019 году издан в электронном формате сборник «Суровый дегустатор». Отдельные рассказы изданы в сборниках «Писатель года» (2017, 2018 годы), «Антология русской прозы» (2018). https://www. litres, ru/andrey-zherebnev/

Самый понятливый народ — это мы, военные моряки. Нам, военным, объясняй-не объясняй — мы все равно сделаем по-своему! Поэтому любые поползновения на свободу, выражающиеся провокационными вопросами: “Вам все понятно? Вы знаете, как надо это делать?” — мы всегда и без раздумий пресекаем, отвечая: “Конечно!” И непременно добавляем: “У матросов — нет вопросов!” При этом ни у кого: ни у того, кто спрашивает, ни у того, кто отвечает, нет сомнений в том, что все равно все будет сделано не так, как сказано, а скорее всего — в точности наоборот! Такой уж у нас, у военных моряков, несносный характер. Разумеется, у этого качества есть неоценимые преимущества. Так много дураков командует нами, что если бы мы с медицинской точностью выполняли их “гениальные” указания, флот давно бы уже умер, погребенный обломками их маразматических идей. Но мы выжили, несмотря ни на что, потому что всегда четко говорили горе-командирам: “Есть!”— а делали все по-своему. Причем внешне сохраняя глубокую преданность глупому указанию. Ну а важен-то в конечном итоге результат. Главное, чтобы указание было выполнено точно и в установленные сроки. А уж как его выполнять, это твое дело. Конечно же не так, как это тебе объяснил твой “мудрый” командир. Ведь ты же не враг себе и у тебя нет намерений сломать себе голову или тронуться умом… Нет, здесь речь не идет, конечно, о боевой работе и даже боевой учебе. Боевая работа не терпит самодеятельности. Смеяться над этим — кощунство. Приказ есть приказ. Его не обсуждают, а выполняют. Речь здесь идет совсем о другом.