Array Коллектив авторов - Морские досуги №4

Ну, а мы продолжили смотреть на Данию. Правда, еще обсудили мысль о том, что если с датского корабля заметили, как старпом утопил раскладушку, не возникнет ли скандал со штрафом советскому ВМФ за бросание мусора в пролив? Тогда старпому точно будет не до приема зачетов по практике. Но, очевидно, датчане, как потомственные моряки, все поняли и старпома простили.

Цмокун Владимир Муневич

Капитан 3 ранга запаса. Закончил КВВМУ в 1977 году. Попал на РКР Владивосток, полгода служил инженером БЧ-2, потом комбатом батареи МЗА на АК-725. С 1983 года командир БЧ-2 на ЭМ 56-го проекта «Вызывающий». В 1984 году по состоянию здоровья списан с плавсостава и назначен начальником лаборатории цеха подготовки крылатых ракет на ТРБ под пос. Реттиховка. С 1985 по 1988 годы — помощник командира базы по МТО. С 1988 года — офицер отдела тыла острова Русский. С 1994 года — офицер по кадрам управления гарнизона острова Русский.

Написал и мурашки по телу. Всплыло, взломало цемент памяти, плеснуло жутью в лицо, ужалило в сердце.

Подплав. Главная база подводных сил Северного флота. Это был год 59-й или 60-й. Эхо великой войны попритихло, цена человеческой жизни как бы устоялась, но всё еще могло повернуться неожиданностью. И повернулось. Смерть. Мгновение мы смотрели в упор, в глаза друг другу. Это так близко к сердцу и в этом миге столько жизни. Нет, не про те кадры личной кинохроники. А именно выброс жизни. Всеми силами вдруг — жизнь. Которую сейчас же и оборвут, так решили. Глазок ствола неумолим и неподвижен. Я боролся. Всеми удесятеренными силами своей природы. Я мог, мог тогда победить. Но предали. Собрали за спиной всех доступных, скрутили, сломали, растянули и сдали в лапы смерти. Ненавижу насилие. Ненавижу предательство. В любых проявлениях. Если бы я выжил тогда, жизнь, возможно, сложилась бы иначе. Но и я бы не узнал главного.

Ух, память. Перебиться бы сейчас сигаретой. Что делают некурящие, когда надо закурить дымом прошлое? Погуляю-ка с собакой. Эти огромные кавказцы как никто сочувственны.

Но давайте же что-ли по порядку. Предыстория такова. Заведующей Детсадом №-1 мама тогда уже не работала, перешла в Гороно в Старое Полярное. Рабочий день там был короче, чем в хлопотном детском саду, где всё, от шкафчиков для переодевания, нержавеющего котла, паровозика во дворе, до деревянных брезентовых раскладушек и вкусного дополнительного питания было выбито и обустроено мамиными заботами. Теперь она нередко забирала меня сразу после дневного сна, и это было воистину сладкое пробуждение, почувствовать на щеке теплую родную ладошку и встретить мамины глаза.

Ну вот, а в тот чёрный день затеяли нас фотографировать.

Вот эти жуткие приготовления, тренога, софиты, молния вспышки, вот и сам смертоносный ствол. Регулируют, подвигают. Как им хочется всё обставить по-своему, наслаждаются потянуть время.

И ладно бы я считал, что смерть придёт разом со щелчком затвора. Так нет, я ведь искренне думал, что человек сфотографированный обречен превратиться в фотокарточку, и это, видимо, во сне, когда ты уж совсем безпомощен что-либо изменить.

Страшное коварство. Нет, я не прятался, о нет! Кругом же наши пацаны и девочки, сегодня все так красиво одеты. Они же не знают! Они же ничего не знают, доверчиво разглядывают. Изо всей силы ударяю ногой по раздвижной ходуле марсианского нашественника. Стальные захваты сомкнулись со всех сторон. Врешь, — не возьмешь! В ход зубы, ага, им тоже бывает больно! Вдруг сбрасывают маски добрые наши нянечки и устремляются помогать неприятелю с лицами дежурных санитаров. Крутят, ломают, тащат в строй, к стенке, где ничего не подозревают Серега Леонов и Алёха Крючков. Ору фотографу: — Папа сделает мне лук и я тебя убью! Не действует это на них. Видать знают, что папа-то в автономке, в дальних морях, ушел по тревоге ранним утром и вернется только летом, когда отпуск и Новоселица с бабушками в кокошниках. Выбрали же время, супостаты. Ненавижу насилие. Ненавижу беспомощность. Я вырасту бесстрашным воином Барбеем и буду защищать всех слабых и угнетенных.

Эх… Обессиленного и изрыдавшегося меня сгружают в брезент раскладушки. Спи давай. Сплю. Последнее, что успевает захватить уходящее сознание, — мама, с тихой радостью приоткрывает край одеяла. Меня-карточку подхватывает движением воздуха и, покачав в полёте, укладывает к маминым ногам, обутым в резиновые боты на кнопках поверх туфелек по тогдашней моде.