Валерий Смирнов - Смирнов В. - ...Таки да!

- Мадам Смирнова! - громче моего визга успокоила маму тетя Поля прямо из своего подвала, не вынимая изо рта прилепившейся к нижней губе папироски, - я всегда говорила, что из вашего сына вырастет самый настоящий валютчик. Только он сделал такое крупное приобретение.

Слово «валютчик» тетя Поля произнесла с явным оттенком уважения, потому что по ее понятию валютчик стоял на ступенях социальной лестницы где-то между водопроводчиком и директором оптовой базы. В это время, привлеченный столпотворением во дворе, в него зашел высокий жилистый старик с мешком за плечами и рявкнул: «Стары вэщи покупаэм!» Дяди, придерживавшие меня вместе с велосипедом, одновременно вздрогнули и повернулись к старику. Видимо старьевщик прочитал на их лицах такое же выражение, каким его наградили вслух после того, как он сделал свое объявление в нашем дворе во время похорон бабушки Оли. Поэтому старьевщик рассудил, что двор опять еще не созрел для торговых сделок и, наглухо задраив открывшийся было рот с нагло торчащим зубом, попятился вглубь подъезда.

- Самый настоящий валютчик! - радостно повторила тетя Поля, потому что из-за появления старика к ее словам мама, а тем более двор, как следует не прислушивались.

Валютчиком тетя Поля называла меня не впервые. А все началось с дяди Юры, жившего на втором этаже. Он был самым настоящим валютчиком и имел машину. В те годы личная машина была таким событием, как сегодня свой самолет у бывшего советского гражданина. В нашей дворе есть машины поголовно у всех пацанов, выросших в нем, у некоторых даже две. А тогда мы ждали появления дяди Юры с не меньшей, кротостью, чем жившая в подвале баба Лиза Ерошкина Страшного Суда. Она так и не дождалась этого события на сто седьмом году жизни, объясняя столь редкое для одесситов долголетие ежедневным употреблением ста граммов или пары кружек пива, а самое главное - отсутствием детей.

Дядя Юра заезжал во двор на «Москвиче», широким жестом распахивал дверь и добродушно приглашал: «Байструки! Карета подана», - а потом совершал вместе с набившейся в салон оравой круг вдоль забора садика. Тогда у нас во дворе был еще садик и всего одна машина. А сегодня от садика остались только несколько деревьев, не считая воспоминаний. В память о дяде Юре еще несколько лет назад я катал сыновей наших пацанов вокруг с трудом дышавшего садика, но со временем от этой традиции отказался. Во дворе уже стоит столько машин, что лавировать между ними может только каскадер. Дяде Юре было легче. Он регулярно катал нас вокруг буйно цветущего тогда садика до тех самых пор, пока другие дяди не увели его из нашего двора, как оказалось, навсегда. Это потом мы узнали, что дядя Юра был валютчиком, а следовательно, преступником по оценке государства. Потому что удачливый конкурент в глазах предпринимателя любого ранга, а тем более целой страны, не может казаться кем-то иным. .

В судьбе дяди Юры не было ничего удивительного. Мы жили на улице Баранова, который был то ли революционером, то ли партийным деятелем районного масштаба. Об этом и сейчас толком никто не знает. Но известно, что революционеры были парни отчаянные. Что касается всяческих экспроприаций, то они умели во все времена вести эту работу на заглядение. Томиться в царских казематах для предвестников новой жизни было так же привычно, как для нынешних заседать в парламенте горсовета. И люди, жившие на улице имени революционера, старались вести себя с подобающей ей героикой.

Не говоря о всяких мелочах, мне даже довелось однажды видеть перестрелку на некогда тихой Княжеской еще в те годы, когда на улицах стреляли исключительно в Чикаго и прочих каменных джунглях хищного мира капитала.

Среди бела дня на улицу выскочили выяснять отношения папаша Федотов со своим, как ему тогда казалось, сыном Гриней. Папаша Федотов был в обычном состоянии, позволявшем усмотреть даже в поведении домашнего таракана покушение на его жилплощадь без ордера. Хотя Гриня так же был схож с тараканом, как с Федотовым, на которого его записали в метрике о рождении, он тоже хотел своей доли квадратных метров. В качестве главного аргумента в споре папаша использовал допотопное ружье. С красной, как у индейца, мордой и налитыми бизоньими глазами с почти федотовским отблеском, Гриня издавал воинственные крики, изредка мелькая между деревьями, размахивая колуном не хуже, чем ирокез томагавком. Общее сходство с индейцем дефовских фильмов дополняли перья из благополучно разорванной подушки еще в самом начале героического решения проблемы жилплощади отцов и детей. Перья путались в могучей шевелюре Грини, попадали на глаза, но это не мешало ему короткими перебежками менять диспозицию после очередного промаха папаши.