Михаил Айзенштадт-Железнов - Другая жизнь и берег дальний

Зная, что он со временем станет знаменитым коммунистом, Ленин очень рано перестал верить в Бога.

— Я не хочу учиться Закону Божию, — говорил Ленин своим родителям. — Карл Маркс — да, Закон Божий — нет!

Очень часто в те годы Володя играл с маленькой девочкой по имени Крупская. Они были сильно привязаны друг к другу.

Крупская часто забегала к Ленину в дом и звала его:

— Ильич! Ильич! Идем играть в интернационал.

Эту игру придумал Ленин, и Крупская была от нее в восторге.

Впрочем, она мало чем отличалась от игры в прятки.

Ильич превосходно играл в прятки-интернационал и со временем стал председателем совета министров.

Ильич очень любил своих папу и маму и слушался их. Это, конечно, не мешало ему всегда быть революционером. Революционеры тоже любят папу и маму и слушаются их. Контрреволюционеры папу и маму слушаются гораздо реже, чем революционеры.

В школе Ленин тоже был послушным мальчиком. Ильич посещал гимназию, и, следовательно, был гимназистом. Однако, как Ильич остроумно отмечал, он был гимназистом только по образовательному цензу. По материалистическому диалектическому толкованию истории он был реалистом.

Когда маленький Ильич вырос и стал взрослым Ильичем, он из маленького революционера превратился в большого революционера. Царь преследовал всех революционеров, маленьких и больших, и захотел Ильича выслать за границу. Но Ленин это категорически отказался сделать. «Я скорее умру, — сказал он, — чем стану белоэмигрантом. Пусть лакеи международного капитализма и поджигатели войны уезжают за границу. А я останусь здесь, на родине, вместе с дорогим народом, который в 1917 году я освобожу от капиталистических оков».

С этими словами Ленин остался на Родине. За границу же поехал меньшевик Мартов, который устыдившись своего бегства из родной страны, стал выдавать себя за Ленина. Так создалась легенда, что Ильич, якобы, был эмигрантом.

(Рассказ, написанный во время культа личности)

…Зима 1918 года. Крупская сидит в кресле, Ленин — за письменным столом.

— Можешь на минуту оторваться от государственных дел, Володя? — спрашивает Крупская.

— Что тебе нужно? — неохотно отзывается Ленин.

— Ничего особенного, — говорит Крупская. — Так, хотелось просто душу отвести. Встретилась сегодня с твоим Троцким. Противная личность. Ты ему слишком доверяешь, Володя. Ему и этому, как его, Гришке Отрепьеву.

— Зиновьеву?

— Да, Зиновьеву. Оба себе на уме. У тебя в совнаркоме один приятный человек, так ты на него ноль внимания.

— Кто этот приятный человек?

— Сталин. Скромный, не честолюбивый, обходительный. Милейший армянин.

— Грузин, а не армянин, Надя.

— Пусть будет грузин. Ты бы его посадил на первое место, а не в каком-то комиссариате национальностей.

— Вот видишь, Надя, — говорил Ленин, — Сталину-то я как раз и не доверяю.

— Ты ведь никогда толком в людях не разбирался, Володя, — запальчиво восклицает Крупская. — По этой части ты, прости, большой дурак. Помнишь, как с ним, с этим провокатором, ты связался только потому, что он наизусть три цитаты из Маркса знал. А я тебя предупреждала!

— Ну хорошо, — говорит Ленин. — Допустим, что я в людях плохо разбираюсь. А Сталина я все же терпеть не могу. Да не мешай мне. Разве не видишь, что я занят.

— Когда-нибудь, Володя, ты вспомнишь мои слова и горько пожалеешь, что не послушался меня, — сказала Крупская и вышла из комнаты.

Во время гражданской войны Ильич раз поехал на фронт, на котором орудовали англо-американские империалисты. Они вторглись в Советский Союз, чтобы снова подчинить его власти помещиков и господ.

Ильич отличался изумительной отвагой. Он мог, зажмурив глаза, пойти против любого вторженца. Англичане и американцы начинали дрожать от одного упоминания имени Ильича и платили огромные деньги тем, кто воздерживался от упоминания имени Ильича.

Приехал Ильич на фронт, чтобы навестить раненого вестового из конницы Буденного. Этот вестовой одно время посещал Смольный Институт и там познакомился с Ильичем.

Раненый вестовой лежал в перевязочном агитпункте на койке и стонал.

Ленин подошел к нему и крепко пожал ему ногу, так как руки вестового были перевязаны.

— Как делишки, Кузьмич? — спросил Ильич. Вестового звали Кузьмич.

— Ничего, Ильич, — ответил Кузьмич. — Маюсь.

— Майся, майся, — сказал Ильич. — Скоро будет мыло для всех мающихся.