Олег Батлук - Исповедь старого молодожена [сборник litres]

Я кутаюсь сам в себя, но не могу согреться, точно бездомный осенью.

Есть люди, в которых мы – дома.

Можно сказать, что это любовь.

А можно проще: это адрес, по которому прописана наша душа.

В детстве по вечерам я возвращался домой с тренировки одной и той же дорогой, мимо музыкальной школы. Это было старое одноэтажное здание с высокими готическими сводами. Вокруг густел мрак, а окна школы светились издалека, едва не вытекая желтками наружу.

Я шел и улыбался в темноте. Я представлял, что через несколько зданий меня ждут такие же яркие окна, а за ними родители, младший брат, кот. Хотя обычно в коридоре меня встречали в обратном порядке – кот, брат, родители.

Это ощущение лампочки в сердце при виде горящих окон я сохранил до сих пор. И сейчас, приходя в родные пенаты поздно вечером, я снова ловлю себя на мысли, как же это важно – возвращаться к горящим окнам.

Даже если еле волочатся ноги, даже если обнулились все счетчики, даже если меня переехал каток уходящего дня, я смотрю на чьи-то темные окна в своей многоэтажке, думая о тех, кому они суждены, и понимаю, как же это много, что мои рядом – светятся.

Чем человек старше, тем ярче для него горят домашние окна. С возрастом мое понятие дома эволюционировало радикально.

В ранние годы дозваться меня домой было утопией, как догнать Савранского. Оно и понятно, если вспомнить эпический размах нашего советского детства: вместо «Майнкрафта» у нас были «казаки-разбойники».

В юности я носился по жизни этаким кочевником. Я презирал всякую оседлость. Родительский дом был для меня концом концов и тухлой бухтой, а не началом начал и надежным причалом, как пелось в популярной песне Льва Лещенко.

Потом я долго метался песком по пустыне в поисках своего угла. Но в пустыне углов не бывает. И в какой-то момент мне вдруг стало важно, какие цветы стоят у меня на окнах.

Сейчас, когда я не дома, я чувствую себя голым. Мякотью наружу.

Как улитка без раковины.

Я придумал простой критерий гендерной совместимости.

Смеется женщина твоим шуткам – твоя женщина. Не смеется – не твоя.

У меня есть приятель. У него врожденная атрофия чувства юмора, и, естественно, он много шутит.

Он много шутит – его жена много смеется.

На многолюдных дружеских тусовках в тягостной тишине после его шуток раздается лишь неудержимый гогот его супруги.

Вот это я понимаю, идеальная пара.

Чувство юмора говорит о совместимости мужчины и женщины больше, чем любые психологические тесты.

Чувство юмора, то самое шестое чувство, иррациональный перводвигатель наших улыбок, индивидуально, как отпечатки пальцев. А еще оно неподдельно, как рефлекс: рассмешить насильно невозможно. Смех симулировать можно, чувство юмора – никогда.

Когда человек смеется, в этом есть что-то интимное. То, над чем человек смеется, говорит о нем больше, чем то, над чем он плачет. У горя нет оттенков, горе универсально.

Порой мне даже кажется, что любовь растет из чувства юмора. Рассмешить избранника – это уже наполовину влюбить его в себя.

Когда моя жена впервые рассмеялась над моей шуткой, моей типичной артхаусной и эзотерической шуткой, про которые окружающие обычно говорят «у него опять температура, не обращайте внимание», я понял, что это моя жена. Я подумал: если она умеет смеяться над этим, остальное мы точно переживем.

Странные пары. Сколько их вокруг.

Она кривая – он косой. Она придурошная – он долбанутый. Она круглая – он квадратный. На ней все не то и не так – на нем все не так и не то.

Я вижу, как окружающие тайком над такими посмеиваются. Незримо показывают на них пальцем своему идеальному, напудренному эго.

Но именно сквозь такие неформатные пары то, что конвенционально и собирательно называют «любовью», просвечивает гораздо ярче, чем сквозь эталонно-глянцевых смазливых любовников с выставочными фигурами.

Есть два вида жен.

Те, которые встают посмотреть, каким муж пришел домой в три часа ночи, и те, которые не встают.

Есть два вида мужей.

Те, которые с грохотом падают в коридоре, приходя домой в три часа ночи, и те, которые не падают.

Самое фейерверочное сочетание – это встающая жена и падающий муж. Они созданы друг для друга. Это шампанское, пробка в потолок.