Михаил Комлев - Доброе утро. Притчи нашей жизни, написанные самыми любимыми и знаменитыми

Давным-давно я ехала на поезде в какой-то город, и проводница берет билеты у вагона, смотрит так на меня и говорит:

– Да, не повезло тебе.

– Почему?

– Да пока сюда ехали, на этом месте мужика зарезали, я конечно, кровушку-то отмыла всю…

Я так на нее смотрю и говорю:

– Ой, а поменяться нельзя?

– Нет-нет, все занято, это я тебе так сказала, что если пятнышко увидишь красное, не пугайся.

Я была очень послушным ребенком. Это был девятый класс. Я, честно говоря, не помню, какой шел фильм, но было написано, что детям до 16 лет нельзя. Мы убежали всем классом с уроков. Я позвонила домой и спросила маму:

– Можно ли мне пойти на этот фильм?

Мама сказала:

– Нет.

Все пошли в кино, а я домой.

Я сейчас открою очень большую тайну. Тайну, которую знала я и несколько моих подружек. На выпускном экзамене на сочинении я была вся в шпаргалках, но нужную мне бумажку так и не нашла. К счастью, я написала эту работу. Пусть меня простят педагоги, но думаю, что без шпаргалок не обойтись. Потом уже с годами понимаешь, что главная шпаргалка – это сама жизнь, она уже подсказывает все.

Учитывая специфику нашей музыкальной школы, преподаватели смотрели сквозь пальцы на такие предметы, как химия, физика. Кому интересно было – занимались. Но для меня, честно говоря, не в обиду физикам и химикам будет сказано, это было неинтересно. Я гуманитарий больше, а еще эмоционально творческий человек. И все педагоги знали, что я хорошо рисую. И на уроке физики я всегда нашей учительнице, понимая, что меня сейчас спросят и, конечно, поставят двойку, тихо так говорила:

– Я вам хочу одну вещь показать.

И отвлекала ее внимание, обязательно ей рисовала новый фасончик или рассказывала новый рецепт; когда звенел звонок, я уже знала, что на этот раз меня пронесло.

Когда мы переехали из Ростова в Баку, у нас был азербайджанский язык в школе. А так как до меня этот предмет уже изучался, то для меня это был темный лес.

Я вообще к языкам не очень склонный человек. После диктанта я получила тетрадку, где живого места не было, ее надо было, наверное, сохранить, все поля были в галочках, все слова были по два-три раза зачеркнуты. Приходит учитель наш и спрашивает:

– Как вы думаете, сколько Аллегрова получила по диктанту?

Я думаю – неужели я что-то смогла написать?

Ну не 5, не 4, не 3, не 2.

– А что?

– 0.

Такая запись в тетради в виде нуля у меня тоже была, потом меня освободили от этого предмета.

В моей жизни был один человечек, который оставил след о себе такой яркий, что истории о нем можно рассказывать очень долго и много. Это была маленькая старушка, бабушка Тоня из Украины, которая жила в доме Оскара Борисовича Фельдмана, который я потом приобрела. Она с ним родства никакого не имела и со мной соответственно тоже. Эта бабушка жила там лет 20 и была кем-то вроде управительницы. Когда я купила этот дом, бабушка осталась жить с нами, потому что ей некуда было деться, родных у нее тоже не было. Прежде чем начать приводить в порядок новое жилище, я соорудила этой бабушке пристройку при гараже со всеми удобствами, туда ее и переселила, а только потом начала основной ремонт.

Бабушка Тоня не понимала многие вещи. Однажды у меня дома была съемка, и после съемки остались все эти огонечки, лампочки. Бабушка была пожилым человеком и от всего освобождена, но ей хотелось все время принимать участие во всем. Она все время говорила «что она непотребная домработница, потому что улицу не метет, еще что-то «не делает». И вот моя помощница по дому застала ее, когда бабушка Тоня с ножом в руках с сосредоточенным лицом пыталась перерезать толстенный кабель. Она ей сказала: