Елена Сафронова - Все время вперед!

Противоречивая краткая биография «зацепила» Броню, и он стал искать сведения о своем будущем кумире. В основном, конечно, это удалось в университете, через библиотеку и систему межвузовских научных библиотек, из запасников других вузов страны. Для школьных учителей истории имя Перуджино Бенвенутти было пустым звуком.

За двенадцать лет (три года школы, пять лет института, четыре года аспирантуры) Бронислав Бареткин узнал о Перуджино Бенвенутти все, что можно было узнать о нем, находясь на другом конце земли. И не просто узнал, а испробовал на собственной шкуре.

…Немногие исследователи, уделявшие внимание Перуджино, делали упор на том, что многоумный итальянец мухлевал с манускриптами Тацита и других римских философов – точнее, выдавал за них собственные рукописи. Простолюдин по происхождению, нахлестываемый классовой ненавистью к богачам и монахам (особенно тех, что его учили в штудии при монастыре Санто-Доминико посредством розог и сеансов голода), Бенвенутти… выучился на алхимика. Никто из биографов не представлял, где и как ему это удалось – сошлись во мнении, что Перуджино попал на еще более пройдошистого умника, чье имя осталось истории неизвестным – и вправду, ловкача!

Итак, Перуджино Бенвенутти, о котором сохранились сведения, был алхимиком и активно применял омоложение и «окрасивление» к богачам, поя их всякой дрянью – то растительными экстрактами, а то банальной в средние века, точно сегодня «Пепси», ртутью (ясное дело, не называя ее по имени). Рецепты своих эликсиров он якобы черпал из манускриптов давно упокоившихся римлян. Манускрипты, заботливо начертанные на искусственно состаренных пергаменах, были у него наготове. Однажды настоятель монастыря Санто-Доминико хотел поймать своего бывшего нелюбимого ученика на ереси и чернокнижничестве – по каковой причине в фокусе внимания толпы и оказались рукописи «Тацита» с медицинскими трактатами. На «черную мессу», впрочем, простонародные советы типа: «Возьми десть груш да изотри в кашицу, наложи на лицо и протри шерстяной тряпицей, увидишь сама, каково омолодится кожа» – явно не тянули. Неглупый монах тактику сменил и попытался поймать Перуджино Бенвенутти на подделке манускриптов путем лексического анализа. Но Бенвенутти ничтоже сумняшеся выработал языковую теорию, что древняя латынь, на которой изъяснялся Тацит, была один в один речью самого Перуджино, так как он – потомок Тацита по прямой линии. А монах отыскал кожевника, у которого Бенвенутти купил восемь пергаменов и заказал их выделать так, чтобы они выглядели смуглее и потертее обычного… Ровно восемь наследий Тацита и предъявлял Бенвенутти своей пышной клиентуре.

…Броне Бареткину было далеко не впервой писать записки: «Уважаемая Анна Ивановна, у моего сына температура, пожалуйста, отпустите его с уроков на сегодня и завтра, он дома отлежится, чтобы не обращаться в поликлинику!» – и встречные записи на листах дневника: «Уважаемый Георгий Потапович, Ваш сын Бронислав в очередной раз проявил себя лучшим учеником нашего класса, блистательно ответив по истории (вариант – физике, математике, литературе). Учительница – автограф». Чтобы эти эпистолы не служили поводом учительницам задавать лишние вопросы, Броня вырывал из дневника листы, а пробелы заполнял по методу Перуджино Бенвенутти. И вообще, дневников у него было восемь.

…От скандала уберечься Перуджино не удалось, паскудный монах поколебал-таки его авторитет даже у глупых, как куры, падуанских горожанок, озабоченных белизной своих лиц, загоравших на сильном итальянском солнце, пока синьоры на крышах сушили волосы, крашенные в модный золотой цвет. Ходили слухи, что к изготовлению золотой краски Бенвенутти тоже причастен – во всяком случае, у многих кумушек и их дочек он изъял золотые украшения. Говорил – для растворения в суспензии «Ла бель дам», чтобы ею красить проволочно-жесткие, от природы смоляные либо каштановые кудри. Заказы резко сократились.

…Дочитав до этого места, Броня думал дня три. Расковырял три банки с дефицитными польскими кремами на туалетном столике мамы Бареткиной. Одну банку, неначатую, извел на эксперименты: растворял ложечки крема в спирте (из запасов папы Бареткина), в нашатырном спирте (из домашней аптечки), в йоде (оттуда же), в кипяченой воде (из чайника), в холодной воде (из-под крана), в крепком чае (из заварочного чайника), в молоке (из задней двери продуктового магазина, к которому был приписан для спецобслуживания папа Бареткин) и в моче (…). Вооруженный некими выводами, нацарапанными натуральной каббалистической письменностью в школьной тетрадке, он пошел записываться в кружок «Юный химик» харьковского Дворца советских школьников. Молодому преподавателю сказал полправды: что хочет понять, как устроена лечебная косметика. Что собирается лично смешивать кремы, чтобы продавать маминым подружкам и учительницам в спецшколе, по примеру великого Бенвенутти, конечно, не анонсировал. Руководитель кружка хмыкнул со скептической ноткой: мальчишки к нему шли охотно, только интересовали их не бабьи притирания, а то, чем бредят защитники отечества – порох и взрывчатые вещества. Впрочем, то, что стояло перед молодым либеральным химиком, на мальчишку походило косвенно: первичные половые признаки были, ясное дело, скрыты под джинсами солидного размера и джинсовой же рубашечкой, а вторичных на физиономии типа сдобного блина не наблюдалось. Худые, ершистые парни кучковались в углу учебной лаборатории и скалили зубы над Бареткиным. Но химик проявил свой либерализм… не в добрый час. Записал Броню в кружок и дал разрешение провести химический анализ поскребышей маминого крема. А он, мол, вернется вскоре и проверит.