– Доброе утро, селянка! - поздоровался Дамкин.
Девушка смерила литераторов недобрым взглядом и молча отвернулась.
– Невежливо, - заметил Дамкин и начал раздеваться. Раздевшись до трусов, синих в горошек с белыми полосками по бокам и белой надписью "Адидас" на заднице, Дамкин, словно бегемот, плюхнулся в воду, подняв целое облако брызг.
– Стрекозов, какой кайф! Ныряй!
– Щас! - отозвался Стрекозов и, тоже раздевшись до таких же, как у Дамкина, трусов, только красного цвета, медленно зашел в воду.
– Хороша водичка, - сказал он веснушчатой девушке и, видя, что она не отвечает, обратился к Дамкину. - Дамкин, по-моему, наша селянка не понимает по-русски!
– Пошел ты в жопу, козел! - вдруг сказала селянка на чистейшем русском языке таким грубым прокуренным голосом, что Стрекозов окунулся в воду с головой, а когда вынырнул, она уже собрала свое бельишко и, тяжело хлюпая сапогами, поднималась вверх по тропинке.
Стрекозов огляделся. Дамкин плавал на середине реки на спине и при этом пел неприличные деревенские частушки:
– По деревне едет трактор,
Тракторист весь светится,
Председатель утопился,
А парторг повесился!
Когда литераторы вернулись в дом деда Пахома, тот уже приготовил на дощатом столе во дворе неприхотливый, но питательный сельский завтрак: картошечку в мундире, свежие овощи с огорода, сваренные вкрутую яйца, только что отнятые у недовольных этим куриц, и, естественно, очередная трехлитровая банка с чистой, как слеза, отравой.
– Ты их что, штампуешь? - спросил Стрекозов.
– Капает себе потихоньку, - скромно сказал дед Пахом и разлил по стаканам.
Друзья сели за стол. Дед Пахом налил.
Не успели они выпить, как раздался громкий стук в калитку.
– Кого там анафема принесла? - спросил дед Пахом, занюхивая выпитый стакан кусочком сала. - Что за привычка ходить в гости не вовремя и без приглашения?
– Пахом Егорович, открывай!
– Ба! - шепотом удивился дед Пахом. - Участковый! Ну-ка, Дамкин, спрячь добро от греха подальше! - и непрошенным гостям: - Сейчас, сейчас!
Дамкин схватил банку самогона и спрятал под стол. Стрекозов убрал со стола стаканы и рассовал их по карманам.
Дед Пахом, кряхтя, добрел до калитки и открыл. Вошли участковый милиционер в форме, но без фуражки, и толстый лысый мужик с лоснящимся от пота лицом. Мужик хмуро осмотрелся и спросил:
– Что, дед Пахом, опять, говорят, самогон гонишь?
– Да вы что? - изумился дед Пахом. - Никакого самогона! Вот, гости из столицы приехали, пьем только молоко!
– А где ж молоко-то? - поинтересовался милиционер.
– Дак корову-то не успел подоить, вы отвлекли!
– Ты это брось, - посоветовал мужик. - Говорят, ты самогон гонишь да продаешь?
– Это хто ж говорит?
– Люди говорят...
– Подождите, - вмешался Стрекозов. - А ты, дядя, кто будешь?
– Я - тутошний председатель. Федор Ильич Тихоходов. А это наш участковый товарищ Внезапнов.
– А мандат у тебя есть?
– Чего? - оторопел председатель.
– Мандат, говорю, есть? - доброжелательно произнес Стрекозов. - Откуда мы знаем, что ты председатель? Может, ты батька Махно?
– Сам ты Махно, - обиделся толстяк и оглянулся на милиционера.
– А вы сами, собственно, кто? - спросил участковый.
– А вы, товарищ милиционер, не вмешивайтесь, - сказал Дамкин. - Вы сегодня не в форме. Фуражечку забыли надеть.
Милиционер схватился за голову и тут же опомнился.
– Документы! Попрошу!
– Какое загадочное построение фразы, - сказал Дамкин Стрекозову. Документы! Попрошу! Заметь, абсолютно непонятно, документы он у нас попросит, или нас у документов. И когда попросит? Завтра? В следующем году? И почему милиционеры обычно такие безграмотные? Чему их в школе милиции обучают?
– Документы! - заорал взбешенный участковый, хватаясь за то место, где у милиционера должна висеть кобура.
– Опомнись, - шепнул дед Пахом. - Это же знаменитые журналисты из Москвы товарищ Дамкин и его товарищ Стрекозов. Они ж про наш колхоз писали в прошлом году в газету "Путь к социализму".
– Ап, - подавился председатель и вдруг, действительно, вспомнил, как в прошлом году этот самый Дамкин задавал ему разные вопросы, а этот самый Стрекозов записывал его ответы в пухлый блокнот. Вспомнил, как дал столичным журналистам двадцать пять рублей, чтобы они не заметили прохудившуюся крышу и развалившиеся стены в коровнике, а также новый двухэтажный особняк самого председателя. Вспомнил и перепугался.
– Ну, что ж вы сразу не сказали, гости дорогие! Да мы ж вас со всей душой! Пахом Егорыч, что ж ты не сказал? Мы бы вам хлеб-соль устроили...
Читать дальше