Сергей Прокопьев - Ларек «Пузырек»

Валентина замерла на месте, развесив уши по плечам. Муж у Клавдии неделями торчал в Москве, а она, выходит, уже мужичка к себе тащит.

— Петрович, ты ведь тяжелый, а мне после операции надрываться врачи запретили.

«Хе-хе! — плотоядно подумала Валентина. — Надо Лешке доложить. А то больно Клавка в последнее время нос начала задирать, в упор не замечает в своих дубленках и шубах».

Муж у Клавдии директорствовал в акционерном по купи-продажным операциям обществе, а Валентина была контролером на еле дышащем госпредприятии.

— Ну, пошли, Петрович, ты ведь писить хочешь!

«А я хочу кожаное пальто!» — осенило Валентину.

С ее слезным заработком мечтать о таком наряде можно только под одеялом, чтобы никто от смеха не умер. Валентина даже дышать стала реже, дабы не спугнуть выгодных любовников.

— Петрович, здесь писить нельзя. Пойдем скорее.

«С капюшоном брать или без?» — прикидывала в засаде фасон обновы Валентина. Она твердо решила расколоть Клавдию, совершить с ней сделку: ты мне пальто — я тебе молчание перед Лешкой.

— Ая-я-яй-я-яй! Разве так можно делать, Петрович? Зачем ты написил! Пошли скорей домой, пока никто не увидел.

— Скоты! — расконспирировала себя истошным криком Валентина. Это было выше ее сил, забыв про кожаное пальто, она посыпалась вниз по лестнице натыкать носом в место преступления Клавку и ее хахаля. Мало того, что наркоманы и алкаши превратили подъезд в отхожее место, еще и ухажеры Клавкины будут гадить безнаказанно!

— Я подотру, сейчас подотру! — испуганно запричитала Клавдия.

Петрович тоже смотрел виновато. Симпатяга ротвейлер он, в отличии от алкашей и наркоманов, имел совесть и ему было стыдно за содеянную лужу.

— Петрович пешком по лестнице не ходит, а лифт не работает, — лепетала Клавдия, — ему всего пять месяцев, дите…

«Вот чудило! — зло думала Валентина, спускаясь по лестнице. — Ей бы, дуре, мужичка завести, пока Лешка по командировкам мотается, она собаку придумала…»

У Федора Ивановича Шаброва было две пламенные страсти: бани и женщины. И третья, производная, — помножить горячую первую на обжигающую вторую. Эффект от арифметического действия был крутой. Как-то в банно-любовный жар с топором ворвался свекор бабенки, с которой Федор Иванович делил деревенский пар. Быть бы Федору Ивановичу несортово порубленному среди тазов и мочалок, не вонзись топор при убийственном замахе в низкий потолок. Что позволило банному гурману пусть не сухим, но живым выскочить из передряги. В другой раз в порыве страсти Федор Иванович был прижат напористой подружкой к боку железной печи. Раненым вепрем, круша на своем пути лавки, ведра и корыта, носился наш герой по предбаннику, следом обнаженной сестрой милосердия бегала обмишурившаяся в дозировке чувств деваха, причитая: «Феденька, родименький, дай мылом смажу…»

Пламенные страсти не являлись профессией Федора Ивановича. На хлеб зарабатывал ракетостроением. Мотался по заводам-смежникам, полигонам и военным частям. Ну, а на досуге парился с москвичками и ленинградками, пермячками и много с кем еще.

Женился Федор Иванович четыре раза. «Как Хэмингуэй!» — гордился он. Первая жена была цирковой гимнасткой. Гибкая как хорошо запаренный веник, но париться не уважала до ехидной иронии: «В баню ходят, кому чесаться лень». Со второй парился бы до гробовой доски, кабы не теща. Нет, в бане она Федору Ивановичу даром была не нужна. И вообще не нужна. «Если переступишь, — однажды мелом разъяренный зять провел жирную границу перед входной дверью квартиры, в которой жил с женой, — пеняй на себя!» Теща переступила. Федор Иванович забрал банную шапочку и хлопнул дверью. Третья поболее Федора Ивановича любила хлестаться на полке.

И не только с мужем. Честно поделив имущество — три десятка веников, — расстались.

«Бог свел, Бог развел,» — не делал Федор Иванович трагедий из неудач на семейном фронте.

«Так всю жизнь и прокукарекаешь!» — осуждал двоюродный брат.

«Не надо грязи!» — весело защищался Федор Иванович.

Да от сумы и от тюрьмы не зайчись. Всю жизнь прилично оплачиваемый Федор Иванович в период закладывания демократических реформ под социалистическую экономику опустился в бане до общего отделения. Полетело под откос ракетостроение. Побежали инженеры-ракетчики кто куда. А Федору Ивановичу куда? Всю жизнь был специалистом по общим вопросам. Что-то подписать, что-то протолкнуть. Должность имел не нищую — ведущий конструктор, да вести уже никуда не мог… И возраст — 52 годика… Покатилось солнышко под горку. Вместо пышущей жаром красотки, грубое мужичье в парной, вместо шампанского со льда — разбулдыженное пиво.