Александр Щелоков - Я — начальник, ты — дурак

Маршал Конев, постукивая прутиком по голенищу сапога, отошел от группы генералов и остановился возле березки, поверженной танком.

Корреспондент «Комсомольской правды» Понизовский, шустрый парень, не раз появлявшийся на учениях, заметил задумчивость маршала, и его осенила удачная мысль. А надо сказать, что именно в то время внимание общественности начинало постепенно поворачиваться к проблемам сохранения окружающей среды. В газетах появлялись и вызывали оживленный отклик статьи, клеймившие бюрократов, давших разрешение на вырубку старого сада. И ссылки на то, что яблони, прожившие более четверти века, перестали плодоносить, мало кого успокаивали.

Газеты печатали дежурные восторженные заметки о градостроителях, пожалевших сосну и оставивших ее расти посреди асфальта. Доброта, бесцельная в самой своей сущности, умиляла людей, и мало кто задумывался над тем, будет ли дереву хорошо и станет ли оно жить дальше, оказавшись в бетонной темнице.

Короче, тема радения о природе становилась модной и прощала любые авторские передержки.

Молодой газетчик умел находить цель и брать упреждение.

— Иван Степанович, — с обезоруживающей простотой не служившего в армии человека обратился он к маршалу. — Несколько слов для нашей газеты.

Маршал улыбнулся.

— Каких же слов ждет от меня ваша газета?

— А вот, только что танк березку смял. Мог объехать, но смял. Принесена бесцельная жертва.

— И что же я должен сказать?

— Было бы поучительно, Иван Степанович, осудить проступок танкиста. Смять березку танком легко. Труднее ее посадить и вырастить.

— И вы, молодой человек, — спросил маршал, — считаете, что я вправе говорить на такие темы?

— Еще бы! — не уловив перемены в голосе собеседника, сказал журналист. — Вы маршал. Слово ваше авторитетное.

Конев помедлил. Потом вздохнул и сказал:

— Тем не менее, не могу.

— Неужели береза не стоит вашего слова? — наседал журналист.

— Береза большего стоит, чем мое слово. О ней стихи пишут…

Конев задумался, припоминая. Потом, чуть прикрыв глаза, прочитал на память:

Взглянул на собеседника пристально и спросил:

— Чьи это? Помните?

— Нет, — смущенно признался журналист. — Что-то знакомое, но чье, не припомню…

— Ну-ну. А это?

— Сдаюсь, — сказал корреспондент. — Не помню.

— Вот видите, — усмехаясь, заметил Конев. — Отношение к березам у меня серьезнее вашего.

И опять прочитал:

Еще помолчал. Потом заметил:

— Для меня береза и родина — это один образ. Один.

— Тем более, Иван Степанович, — уже по инерции, хотя и понял, что проиграл, повторил атаку журналист. — Кому как не вам сказать слово?

— Нет, сынок. Не могу, — голос маршала звучал серьезно и чуть грустно. — В принципе мог бы написать и сказать. Но как мне потом смотреть в глаза людям? Вот, представь, прочитает в вашей газете старый солдат слово Конева о том, что стало ему жалко березу, сломанную танком. И скажет он: ох, лицемерит Иван Степанович. Когда по его приказу люди шли в бой, под танки, на амбразуры — он не жалел. Не писал в газету. А тут о сломанном дереве слезу роняет. И как я потом докажу, что всякий раз, отдавая приказы, болел душой. Переживал. Знал, что будут потери, будут жертвы, но посылал. Больше того, приказывал идти. И молчал, потому что высказать жалость не имел права. И теперь все пережитое несу в себе. Люблю людей. Люблю березы. Но молча. Потому и права лишен укорять солдата за поломанное дерево.

Маршал хлестнул себя прутиком по голенищу, отбросил прутик в сторону и, чуть сутулясь, пошел к машине.

Командный пункт учений перемещался вперед.

Маршал авиации Евгений Яковлевич Савицкий, человек суровый, далеко не всегда выдержанный в своей командирской требовательности, был в то же время достаточно кокетлив. Именно это качество подтолкнуло его на то, чтобы понравившийся ему в годы войны позывной «Дракон» закрепить за собой на все время службы. Слава «Дракона» ему явно импонировала. Очень часто, прилетая без предупреждения на какой-либо аэродром войск ПВО страны, он наводил на руководителей полетов и авиационных командиров страх, с воздуха объявляя: