Александр Щелоков: Я — начальник, ты — дурак

Офицерские кони нетерпеливо перебирали ногами, ожидая лишь прикосновения шенкелей, чтобы сорваться с места и мчать туда, куда настойчиво звал боевой сигнал.

И скакали аллюром три креста на призывный звук командиры эскадронов, лихие смелые люди.

Командира…

Мои командиры… Уважение к ним, возникшее в годы службы, сохранилось и живет до сих пор.

Были это люди разные — взрывные и уравновешенные, суровые и веселые, прямолинейные и уклончивые, молчаливые и неумолчные. Далеко не каждое общение с ними доставляло удовольствие и вносило в душу успокоение. Зато почти всякий раз хотелось сорваться с места, бежать, действовать, укреплять дисциплину, наводить уставной порядок…

Непросто быть подчиненным. Тем не менее даже в тех случаях, когда отношения омрачала чья-то вздорность, я видел то большое, что определяло жесткую требовательность. Потому возникавшие в чьей-то запальчивости издержки нервозности не огорчали надолго. Умение спокойно переносить раздрай — ох, какое полезное умение!

Есть беззлобная солдатская байка о том, как генералу, сделавшему строгое замечание ефрейтору, последний заметил:

— Товарищ генерал, если мы, начальство, начнем ссориться между собой, то что станет с армейским порядком?

Командирский круг весьма широк и удивительно подвижен. Потому, когда на парадах фанфары трубят «Слушайте все!», сигнал в равной мере звучит призывом к командирам нынешним и обращением к памяти ушедших.

Великие перед лицом истории, просто большие по рангу, средние по званиям и должностям — командиры были и остаются людьми приметными, обладающими особым складом характера и души, верные делу, которому служат, всегда готовые на подвиг, славу и смерть, и потому достойные героических симфоний и маршей.

Увы, не дано мне писать музыку для армейских золотых труб. И потому так нестерпимо захотелось обычную прозу назвать как можно более музыкально и посвятить командирам.

Слушайте все!

Это вам, командира, пение золотых труб воинской славы!

Это реквием тем, кого не осталось в живых.

Это напоминание о тех, кто позорил боевые знамена своим самодурством, корыстолюбием, стяжательством, готовностью потерять собственную честь и совесть, лишь бы выслужится перед очередным вождем, заслужить на золотой погон новую шайбу, по размерам большую, нежели носил до того…

Несокрушимая и легендарная была всякой — светлой и темной, справедливой и мстящей, созидательной и разрушающей. Она была такой, какими были ее начальники и командиры. Иначе и быть не могло.

Образы полководцев, какими их представляют большинство из нас, в значительной степени сложились под влиянием кинохроники.

Вот маршал (фамилия может быть любой), склонившись над картой, изучает обстановку.

Вот он в окопе с биноклем в руках наблюдает за продвижением войск.

Вот он ведет разговор по телефону, дает указания, определяющие судьбу и исход сражения.

Вот маршал принимает парад, в нарядном мундире, при всех орденах и регалиях.

Но маршалы — люди. Только какие? Понять и оценить их характеры, широту ума, интересов порой позволяют незначительные житейские эпизоды, которых, к сожалению, не могло подсмотреть кино.

Однажды я спросил Маршала Советского Союза Баграмяна: «Иван Христофорович, какую черту в характере Георгия Константиновича Жукова вы бы назвали главной?»

Баграмян задумался.

— Трудно сложного человека обозначить одной чертой, — сказал он. — Но я считаю, для Жукова это была внезапность.

Определение казалось предельно четким, но тем не менее требовало раскрытия.

— Внезапность, — пояснил Баграмян, — в моем понимании неожиданность, непредсказуемость. Обычно можно угадать, как человек поведет себя в той или иной ситуации. А вот Жукова предсказать было трудно. Считаю, что знал его хорошо. Знал много лет. Многим обязан Георгию Константиновичу. Были с ним на «ты». И все же не переставал удивляться его внезапности. Вот такой случай. Звание Маршала Советского Союза мне присвоили в 1955 году. Узнал об этом так: звонит Жуков и говорит: «Поздравляю, Иван Христофорович, с присвоением звания…» Не стану объяснять, как это меня обрадовало. Горло перехватило, голос дрогнул. Говорю: «Сердечное спасибо, Георгий Константинович. От всей души». Жуков выслушал, потом заметил строго: «Товарищ маршал, министру обороны нужно отвечать по уставу: „Служу Советскому Союзу!“ Отрубил и повесил трубку.