Сергей Никшич - Соседки

В конце октября, когда Хорек рискнул сходить в баню, чтобы очередной раз попытаться отскрести ненавистных крыс с колен с помощью пемзы, он оказался в компании односельчан, которым пришла в голову эта же гениальная мысль. И вместе они скребли и ругались, скребли и ругались, да так, что соседки, наверное, крутились в своих норах, как на сковородках, от тех затейливых пожеланий, которые им адресовывались. А тут еще кто-то пустил слух, что соблазнительницам этим лет по пятьсот, потому что Голова видел их в замке, и настроение было окончательно погублено. Оставалось только ждать чуда. И Хорек даже стал подумывать о том, чтобы отправить Параську куда-нибудь на Бали, чтобы ее там сожрали, как заморскую консерву, прежде чем она перепилит его надвое. И только из-за своей врожденной бережливости, когда речь идет о супружнице, не отправлял ее к дикарям. А на следующий день после той ночи, когда зеленый Тоскливец просил у Головы стул, Голова вальяжно заявился в присутственное место, попахивая дорогими сигарами и демонстрируя новый клубный пиджак, который ему намедни подарила заботливая Галочка за то, что он заступился за нее в замке. Понятное дело, что Тоскливец чуть не отбросил концы, потому что его едва не задавило все то же пресловутое животное – жаба, но как-то удержался в теле и кротко спросил:

– Так я могу идти стул покупать?

– Если за свои кровные – иди, – равнодушно бросил Голова и бодро проследовал в свой кабинет.

Однако он не на того нарвался, ибо когда дело касалось его внутреннего мирка, к которому он привык, как рыбка привыкает к крохотному аквариуму, Тоскливец был готов бороться на смерть.

– Вы же мне ночью обещали, – стал укорять он начальника, без спроса войдя в кабинет.

– Ночью я спал, – солгал Голова, которому решительно не хотелось покупать что-либо Тоскливцу, который беспардонно наставил ему рога с Гапкой. – Да и как. я мог тебе что-то обещать ночью?

Тоскливец замолчал, и по его чуть розовой, гладко выбритой харе, из которой слегка торчал раздвоенный подбородок, стал разливаться синюшный румянец, свидетельствующий о внутреннем волнении.

«Главное, чтобы не зеленел, – думал Голова. – Главное, чтобы не зеленел».

– Иди, – величественно сказал Василий Петрович подчиненному, – стань на табуретку и пиши. Кто знает, может быть, в заоблачной высоте тебе придут удивительные мысли.

И целый день Тоскливец провел под потолком, и впечатление было такое, что он усердно трудится. Но когда Голова догадался проверить, чем занимается его подчиненный, то оказалось, что тот перелистывает скабрезный журнал.

– Выгоню, – сказал Голова. – Видит Бог – выгоню.

– А я не могу стоя работать, ~ нагло парировал тот. – Где это видано – стоя работать? У меня так желудок может испортиться. И я уйду на больничный на веки веков. И вы тут без меня пропадете. Впрочем, общаться с вами, – Тоскливец сделал выпад против всех присутствующих, – все равно, что давать интервью клубку змей. Польза та же.

– Ух ты! – восхитился Голова. – Это ты уж точно от Гапки набрался. Можно открывать в селе школу ораторского искусства. Под ее руководством. Так и быть, купим тебе седалище, но только не стул, а табуретку. Потому как денег у нас нету. А когда появятся – прибьем к ней спинку. Лады?

Тоскливец зашипел так, словно он сам стал змеей. Но возражать не стал. Табуретка – так табуретка. Во-первых, даром, а во-вторых, на нее можно положить антигеморроидальную подушечку. И жизнь тогда начнет налаживаться.

И на следующий день Голова притащил табуретку. Она совсем не была из белого дерева с кожаным сидением, как рисовало Тоскливцу его воображение, а старая, серая, с расшатанными ножками и пропахнувшая супами. Голова спер ее на своей бывшей кухне, то есть в доме у Гапки. И Тоскливец тоскливо уселся на нее под столом и стал на коленях бездумно писать что-то в гроссбух, потому что он вдруг вспомнил, что так и не добрался до Клары, а коленки у него изуродованы и та его к себе не подпустит, пока он не выведет эту гадость. И гнусная табуретка напоминала ему о тщетности жизни. А тут еще и погода подкачала – небо вдруг посерело и с серого, как сырая шинель, неба на село обрушились мириады холодных прозрачных капель.

А у Головы вдруг, после чашки отборного индийского чая, появилось желание пообщаться с народом, и он подошел к столу Тоскливца и задушевно так спросил:

– Как это тебе удается прогуливаться по ночам в образе зеленого призрака? Расскажи.