Симон Кармиггелт - Несколько бесполезных соображений

И он поднес рюмку к губам, опустошив ее одним глотком.

— Ну, вот он ее и выпил, — тоскливо сказал другой и снова положил на колени томик Диккенса.

— Будет вам чашечка хорошего кофе, — бодро пообещал хозяин.

И принес бурды.

Элла просидела у нас целый вечер, болтая обо всем и ни о чем, главным образом о жизни.

— Как у вас чудесно, — повторяла она и смотрела на нас огромными грустными глазами, потому что это словечко — «чудесно»- чаще всего, по-моему, вспоминается тогда, когда жизнь перестает быть чудесной. В полночь она спохватилась: «Ах, боже мой, уже двенадцать часов» — и стала прощаться, оделяя нас невинными, но весьма соблазнительными поцелуями. Правда, я в таких случаях сохраняю присутствие духа и не даю жене повода допытываться: «Чем это вы там занимаетесь?» Больше того, обычно она просит: «Проводи, пожалуйста, Эллу».

Однако в мороз такие проводы могут закончиться легким бронхитом, потому что Элла восхитительно рассеянна: вначале она несколько раз наденет чужое пальто, потом у раскрытой двери расскажет длинную нелепую историю и наконец еще раз-другой позвонит у подъезда и вернется, чтобы прихватить забытые вещи, а заодно устроить грандиозный сквозняк.

Ну вот, кажется, все при ней: сумка, платок, зонтик. Я пошел домой, но на середине лестницы в спину мне ударил четвертый звонок.

— Извини, ради бога, — сказала она. — У моей машины замерз замок.

Что ж теперь делать? — спросил я.

. — Может быть, ты на него немножко подышишь? У тебя такая широкая, мощная грудь.

Этот комплимент меня доконал.

Когда мы целовались на прощание, мне было приятно, что она женщина, но теперь я предпочел бы иметь Дело с мужчиной, чтобы высказать ему все, что я о нем думаю.

Но тут я смог только сказать:

— Конечно же, милая…

Было холодно, неудобно и нелепо сидеть в рождественском снегу на корточках и дуть в дверь «фольксвагена».

— Так ничего не выйдет, — сказала Элла, — попробуй зажигалкой.

И она снизошла до того, чтобы протянуть мне свою зажигалку. Элла развелась с мужем, который на протяжении восьми лет подавал ей завтрак в постель, а потом сбежал с энергичной деятельницей социального обеспечения, которая быстро прибрала к рукам все, включая его жалованье. С моей точки зрения, типичный случай перегиба в воздаянии по заслугам.

— Зажигалка тоже не помогает, — сказал я немного погодя.

Мой друг Бен ван Эйсселстейн [28] Ван Эйсселстейн, Бен (1898–1973) — нидерландский поэт, прозаик и журналист написал однажды: «И пусть падут снега, Создатель». Именно в этот момент его молитва была услышана.

— У тебя есть свечка? — спросила она.

— В карманах нет, — буркнул я, прикрываясь твидовым пиджачком от летящих хлопьев снега.

— Не говори со мной таким тоном, — сказала она, и я, увидев ее лицо, решил никогда больше не говорить таким тоном. Свечи у нас были на чердаке. Четыре этажа вверх, четыре вниз. С Эллой не поспоришь.

— Держи руку над свечкой, иначе она потухнет, — подсказала она, потому что теоретически она во всем этом здорово разбирается. Я подпалил ладонь, но, к счастью, игра с огнем продолжалась не больше десяти минут.

— Хватит, — решила она. — Знаешь что? Возьми молоток и разбей стекло.

— Зачем портить машину! — воскликнул я. — Переночуй лучше у нас.

— Я хочу домой. В свою собственную постель. Я ненавижу чужие постели. — В ее голосе звучала непоколебимая решимость. — Ты сейчас ужасно похож на снеговика.

Хорошо, снеговик притащил с чердака ящик с инструментами и сказал:

— Отойди в сторону, чтобы не задело осколками.

Она отошла на несколько шагов. Бум! Между прочим, чтобы расколотить такое стекло, требуется недюжинная сила.

— Ну вот, — сказал я наконец, — готово.

Словно птичка, приникла она к двери нашего дома и пролепетала:

— Послушай…

— Что еще?

— Это не моя машина. Я только сейчас заметила. Моя машина стоит на той стороне. Та-а-м.

Она показала рукой и, встретившись со мной взглядом, беспомощно сказала:

— Они так похожи.

Повинуясь волшебству Просперо, на сцене над терпящим крушение кораблем воспарил бесплотный дух эфира Ариэль. Из мрачного ущелья заколдованного острова, словно гад ползучий, явился Калибан. И на романтичном морском берегу, меж гигантских, в рост человека, раковин, расцвела стыдливая любовь Миранды и Фердинанда. Упал занавес перед антрактом, и зал разразился неудержимыми аплодисментами во славу шекспировского гения. Так глас богов сдвигает горы! Мы восстали со своих кресел.