Лев Дуров - Байки на бис

Еду как-то по дороге, лошадь понукаю, а навстречу идет старушка.

– Здравствуйте, – говорю.

А она:

– Откуда ты?

– Да вот из деревни Белый Колодезь.

– Что-то, – говорит она, – я тебя не припомню. Я в этой деревне вроде всех знаю, а такого заваляш-шего первый раз вижу.

Очень мне это понравилось: «заваляш-шего»! Лучшей оценки моей роли мне и не нужно было.

Однажды Михаил Глузский, игравший в «Чайке» Сорина, не смог поехать на гастроли в Воронеж. Вместо него роль Петра Николаевича попросили сыграть меня (обычно я играл в этом спектакле Дорна), а на роль Дорна ввели Владимира Качана, который играл Тригорина, а Тригорина играл партнер и дублер Володи в этом спектакле, Владимир Стеклов… В общем, всех пришлось поменять местами.

Ирина Алферова, которая привыкла приветствовать Владимира Качана репликой «Здравствуйте, Борис Алексеевич», увидела на сцене сразу двух Тригориных и растерялась. Вместо реплики «Здравствуйте, Борис Алексеевич», обращенной к Стеклову (действующему Тригорину), она кинулась к Качану, но вовремя спохватилась и сказала:

– Здравствуйте… доктор…

А я тоже не успел перестроиться, и из моего старика-Сорина, который все время жалуется на плохое здоровье и сидит в инвалидном кресле, «выпирал» активный, моложавый доктор Дорн.

В начале второго акта, где персонажи ведут оживленный диалог, а чеховский Сорин по сюжету дремлет в кресле и даже похрапывает, есть реплика Аркадиной: «Петруша! Ты спишь?» А я по привычке много передвигался, напевал себе под нос и к моменту произнесения этих слов оказался далеко от своей инвалидной коляски, в противоположном углу сцены. Алферова-Аркадина уже собиралась сказать текст, но обнаружила, что Сорин не то что не спит, а его вообще нет на месте. Повисла неловкая пауза. Артисты начали делать мне знаки и посылать красноречивые взгляды. Я почуял неладное… и через секунду одним прыжком перелетел через сцену, захрапел еще в воздухе и плюхнулся в кресло.

– Петруша, ты спишь? – с облегчением спросила Аркадина.

– Нисколько, – как можно убедительнее произнес я чеховскую реплику.

– Эх, Константиныч! – сказал мне мужик из массовки. – Я ведь тоже сызмальства-то хотел в артисты податься. Да вот ноги у меня ухватом, да и буквы я не все выговариваю. Меня еще в школе учитель срамил: «Почему ты говоришь «хворточка», а не «форточка»?» А я ему: «Потому что я ту букву не выговариваю». А он мне: «А что же ты вместо «хватит» говоришь «фатит»? И смех и грех! Я уж и лечился – целых десять лет. Семь из них – в тюрьме. Ни хрена! Слышь, Константиныч, а может, ты знаешь, что нужно делать, чтобы был хороший дефект речи? А как можно исправить неправильные черты ног? Да хрен с ним – теперь уже поздно… Да и семья. У меня есть жена, если можно так выразиться. Все хорошо. Пьяницей я никогда не был и не буду, лучше сдохну. И профессия у меня хорошая: сутки работаю – двое дома… А все-таки обидно. Жизнь прошла. И почему мать не родила меня скотиной? Давно бы зарезали…

Однажды, еще в пору моей молодости меня встретил на улице один пожилой писатель и спрашивает: «Левочка, как дела?» – «Нормально». А он как затопал ногами, как закричал: «Как вам не стыдно! Вы в жизни вытащили такой счастливый билет. Работаете в театре, играете такие роли! Вы должны были сказать мне: «Я счастлив!». А вы? Вам не стыдно?» – и убежал в праведном гневе прочь… Я тогда растерялся. Но тем не менее жизнерадостнее и счастливее после этого не стал. Каким был, таким и остался: в меру весёлым, в меру задумчивым. Видимо, на роду мне написано быть Трагическим Клоуном.

С Леней Филатовым мы очень дружили. Грандиозный был артист, а в Театре на Таганке не прижился потому, что Любимову нужны были актеры-шпингалеты. Они были грандиозные шпингалеты, но всегда запоминались великие сцены, но никогда не великие роли… А Леня выпадал из этой обоймы. О его чувстве юмора вы знаете, это и по его литературным работам можно судить. Но вы не знаете о его независимости, упрямстве… У него инсульт, инфаркт, донорская почка, мы с Качаном заехали к нему в гости, сидим три часа, а он лежит и курит – одну за одной, одну за одной, сигарету от сигареты прикуривает… Я говорю: «Леня, а чего ты дома сидишь, тебе же врачи разрешили гулять». А он в ответ: «Вот пусть и гуляют!»

Когда Володя Машков собрался снимать новогоднюю мелодраму «Сирота казанская», в Сергиевом Посаде, где проходили съемки, накануне растаял весь снег.