Лев Дуров - Байки на бис

Кеша Смоктуновский мог быть очень непосредственным в общении человеком. Как-то раз он пришел к нам в гости. И когда зашел в комнату и увидел, что в детской кроватке кто-то спит, сразу спросил: «Ой, кто это?!» Я ответил, что это наша дочка Катя. Кеша: «Ой! Разбудите ее, пожалуйста! Я хочу на нее посмотреть!»

Как-то мы были на гастролях и меня поселили в очень неудобный номер: узкий какой-то, с крошечным окошком, с протертым до дыр ковриком. И вот зашел меня навестить Кеша Смоктуновский. Как только он оглядел номер, тут же меня спросил: «В этой комнате тебе никакие мысли в голову не приходят?» Я: «Приходят!» Кеша: «Давай я угадаю! Я сейчас напишу их на бумажке, а потом ты скажешь». Он написал что-то. Я говорю: «Мысли такие: «Не удавиться ли мне?» Кеша показывает свою запись. На бумаге написано: «Не удавиться ли мне?»

Олег Даль был очень сложным человеком. Я даже в грим-уборную к нему не любил заходить. В своих дневниках он написал: «Надоели все. И Фрося (это он так Эфроса про себя называл), и Волков, и Дмитриева…» Всех перечислил. А под конец: «…И даже Дуров».

Однажды в спектакле я занял целый класс из детского дома. На сцену выходили дети с очень трудной судьбой: маленький мальчик Коля с изумительным лицом, как у ангела, девочка-несмеяна… Она никогда не улыбалась, потому что папа на ее глазах пригвоздил к стене маму ножом. А спектакль начинался с того, что дети играли в футбол. И однажды мяч улетел со сцены, попал в какого-то мужика. Тогда маленький Коля перегнулся через сцену и говорит:

«Мужик, мячик кинь». Тот как закричит: «Что за безобразие! Как ты разговариваешь!» Коля грозно повторяет: «Я сказал, дай мячик. Плохо слышишь, что ли?» Мужик: «Щенок». И вдруг этот ангел Коля выдает: «Да я тебе сейчас, падла, пасть порву». Прыгает со сцены и – матом! На весь зал! Мужик перепугался, бросил Коле мяч. После спектакля я сказал: «Коля, ну разве так можно? Это же взрослый человек!..»

Ну что стоило взрослому человеку без лишних слов бросить мяч на сцену? И все обернулось бы невинной игрой. А он повел себя агрессивно, и это породило агрессию и без того изломанной детской души.

Когда я работал над ролью Микояна в фильме «Серые волки», мы снимали сцены на его даче в Пицунде. Не представляю, как на этой даче можно жить! Это огромное казенное заведение гостиничного типа с эдаким джентльменским набором: чешские хрустальные люстры, какая-то инкрустированная индийская мебель… Так вот, пошел я там в уборную. Вдруг слышу сзади:

– Объект номер один пошел в туалет.

Я думаю: «Подожди, в туалет иду я». Тут вижу внизу человека и спрашиваю:

– Простите, это вы про меня?

– Ну да, – говорит. – Вы же сейчас играете Микояна, поэтому вы для меня объект номер один.

Так вот они и жили. И рваться к этому?

Однажды мне принесли распятие в человеческий рост, завернутое в сукно, прямо к вагону, когда я уезжал из Минска. Сказали:

– Это старинное распятие тебе в подарок.

В купе оно не уместилось, и мы его поставили в тамбуре. И вот только поезд тронулся, в дверь раздается стук и входит милиционер.

– Это вы везете то, что стоит в тамбуре? – спрашивает он.

– Да, – говорю, – я.

– А что это такое – скульптура?

– Скульптура.

А он:

– Я сначала испугался, потом постучал, постучал, смотрю – твердое.

Я ему опять:

– Скульптура, скульптура.

– А кто это? – интересуется.

– Ленин.

– Точно! – подтверждает милиционер. – Я сразу догадался. Так пощупал лицо и вижу – борода.

Да простит меня Христос. Я был вынужден выдать его за Ленина, чтобы избежать осложнений с милицией.

А милиционер снова интересуется:

– Это вы куда – на выставку?

– Да нет, – говорю, – я его дома поставлю.

– Как «дома»?

– А что, – спрашиваю, – вы так относитесь к Ленину?

– Да нет, нет! Я вообще говорю… – Он выскочил из купе и больше я его не видел.

Однажды мне позвонил Юлий Гусман и сказал: «Я тебя умоляю, у нас конкурс лучших сценариев, и мы должны сыграть сценочки в Доме кино, сцены из лучших сценариев, а один из лучших сценариев называется «Дорога на Восток», и вот я прошу, сыграй Ленина».

Я спрашиваю: «Кто будет ставить?» Он говорит: «Кваша». А вот дальше я вам сразу не скажу, кто там третий был.

И в общем, короче говоря, мы втроем вышли на сцену. Я – Ленин, Кваша – Сталин, все мы похожи, а за нами шел Троцкий. А Троцким был Ярмольник, и на этом все кончилось. В зале началась дикая ржа. Я понял, что деваться уже некуда, и, картавя, сказал: «Все кончилось. Вообще все». Взял стул на плечо, как Ленин на субботнике бревно, и ушел со сцены. За мной тихо пошли Сталин и Троцкий. На этом моя роль Ленина навсегда была закончена.