Петр Бормор - Игры демиургов

— Брось ты этот камень, — отмахнулся Мазукта. — Ну-ка, давай, вспомни определение всемогущества!

— Нуу… это когда…

— Определения не начинаются со слов «ну, это когда», — строго заметил Мазукта.

— Хорошо. Всемогущество — это способность творить всё, что угодно. Так?

— Вот именно, — кивнул Мазукта. Ключевое слово — «угодно». Угодно тебе сотворить камень — творишь камень. Не угодно его поднимать — не поднимаешь. Это и есть настоящее всемогущество.

Демиург Мазукта пришел к демиургу Шамбамбукли.

— Привет. Ну, показывай, что там у тебя с твоим новым миром?

— Он уже не очень новый, — проворчал Шамбамбукли. — Я тебя звал посмотреть еще шесть миллионов лет назад!

— Да ну, брось, что такое шесть миллионов лет для целого мира! А я раньше не мог прийти, был занят. Ну, давай, показывай.

Демиург Шамбамбукли провел друга в новый мир и указал носком ботинка: «вот!»

— Ну и что это такое?

— Плесень.

— Сам вижу, что плесень. А что с ней не в порядке?

— Ее тут не должно быть.

— Это почему же?

— Потому что я ее не сотворял!

— А-а… — протянул Мазукта и, присев на корточки, ковырнул зеленую пленку пальцем. Понюхал, попробовал на язык и сплюнул.

— Шесть миллионов лет назад ее еще не было, — уточнил на всякий случай Шамбамбукли. — Тогда только в воде появились какие-то комочки, а теперь, видишь, уже на сушу выползли…

— Вижу, — кивнул Мазукта.

— Я ничего не трогал, всё сохранил как было, тебя ждал.

— И правильно сделал. Сейчас я тебя научу, что делать. Садись и пиши жалобу на поставщика.

— На кого?!

— Ну, кто тебе продал эту твердь? На него и жалуйся, что товар был не стерильный. А может, вообще пользованный. Прошлый владелец за собой не убрался, а у тебя плесень от этого расползлась.

— Да какой еще прошлый владелец? Я сам этот мир сотворил!

— А, ну да… Ты же у нас максималист, либо всё, либо ничего… Значит, точно говоришь, ты тут жизнь не насаждал?

— Нет.

— Ну, может, случайно, по ошибке?

— Да не делал я ничего такого! Землю — сотворил, воду — тоже, светила зажег, а оно вдруг само как поперло!

— Ну всё ясно, — подытожил Мазукта, поднялся и отряхнул ладони. — Один случай на миллиард, так бывает. Жизнь зародилась сама.

— И что мне теперь с ней делать?

— Ну, уничтожь, если хочешь.

— Жалко. Она ведь живая!

Мазукта посмотрел на кромку воды, где кишели в мертвых водорослях гнилостные бактерии.

— Ну, тогда оставь, если жалко. Даже интересно, что тут может получиться. Чем Деструктор не шутит, может, еще через шесть миллионов лет и разум появится. Люди там, или гоблины…

— Ой, а как же тогда… Как я им объясню, что это не я их сотворил, а они сами?

— А ты не объясняй. Когда дойдет до этого момента, главное — появись во всем блеске славы и объяви себя их богом и повелителем. И прибирай к рукам всё готовое, тебе же меньше работы.

— Но разве так можно? Нечестно получается…

— Ха! — хмыкнул Мазукта и сплюнул на зеленую поросль. — А какого еще отношения заслуживает жизнь, появившаяся из плесени?

Демиург Шамбамбукли пришел в гости к демиургу Мазукте и застал друга за работой. Мазукта сидел с несчастным видом, грыз карандаш и время от времени что-то неуверенно черкал на листочке. Таких листочков, исписанных и смятых, вокруг валялось множество.

— Ой, а что это ты делаешь? — спросил Шамбамбукли.

— Стихи пишу, — мрачно откликнулся Мазукта. — Да ты садись пока, налей себе чаю, я еще не скоро закончу.

— А почитать можно?

— Да на здоровье, — пожал плечами Мазукта.

Демиург Шамбамбукли взял первый попавшийся листочек и прочел:

— Ой! — вздрогнул Шамбамбукли. — Это ты о чем? Мазукта, ты что, влюбился?

— Да ну, делать мне больше нечего. Я же не для себя пишу.

— А для кого?

Мазукта молча извлек из-под бумаг толстую конторскую книгу и подтолкнул ее к Шамбамбукли.

— Последняя страница, молитвы на сегодня. Какой-то молодой остолоп слезно умолял сделать так, чтобы в него влюбилась знакомая девушка. Ну вот мне и приходится теперь работать его музой — стихи нашептывать, к цветочному ларьку подталкивать, подарки выбирать…

— А ты разве прислушиваешься к молитвам? — искренне удивился Шамбамбукли.

— А без этого нельзя, — вздохнул Мазукта. — Кто ж тогда в меня верить будет — нет, кто обо мне вообще будет знать! — если я хоть иногда чего-нибудь кому-нибудь не исполню? Нет, я, конечно, не все просьбы рассматриваю, у меня правило железное: по одному миллиону просителей в день, остальные перебьются.