Валерий Сенин - Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»

– Вы не слушайте этого болтуна, он вечно напридумывает кучу всяких небылиц и ищет потом наивных слушателей, потому что он писатель, а они любят наврать!

Виталий не согласился:

– Вообще-то, молодой человек, я не вру, а фантазирую, а это абсолютно разные вещи.

Александра нахмурилась, встала с кровати, поцеловала меня в щеку и, сообщив, что мальчики здоровы, а она придет ко мне завтра и принесет постельное белье, вышла из палаты.

А Юра заметил:

– Рядом с тобой, Арбатов, она почти красавица.

Я собрался все-таки пойти пописать, но в эту минуту в палату влетала младшая Александра с сумкой в руках. Увидев меня, она погрозила мне пальцем, заулыбалась, стремительно подошла к кровати, села на край, поцеловала меня в щеку и сказала:

– Игоречек, солнышко, ты переполошил нас до потери пульса, позвонила твоя жена... Ой, ты знаешь, твоя мама нас познакомила, у тебя такая милая жена, мы теперь иногда общаемся... И вот вчера твоя жена позвонила и сказала, что ты попал в больницу. Игоречек, что случилось?

Я повторил свою версию:

– Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс, закрытый перелом.

Глаза Шурочки лукаво заблестели, она положила руку на мой прикрытый простынею детородной орган и прошептала:

– Надеюсь, не в этом месте.

Юра захихикал (он находился ближе всех и услышал эту реплику).

Шура раскрыла тумбочку и стала перекладывать в нее из сумки яблоки и бананы. Потом она села, тесно прижавшись ко мне своей толстенькой попкой, сморщила носик и сказала:

– Фи, как противно у вас тут пахнет, бедненькие мужчинки, вы бы хотя бы форточку открыли.

Виталий фыркнул:

– А в этих окнах форточек нет, столяры были пьяные и забыли про форточки, а если мы раскроем окно, то нас продует, потому что за окном октябрь. Впрочем, главврач на это и рассчитывает: у него договор с администрацией ближайшего кладбища, там два квадратных метра для могилы равняются по цене однокомнатной квартире, и чем больше трупов, тем больше прибыли.

Шура заулыбалась:

– Игоречек, но тебя это не должно пугать, потому что тебя мы в таком случае кремируем, а твой пепел я использую на даче твоей мамы, в прошлом году там очень плохо росли помидоры. Ну, все, я побежала, а то девочки сидят там одни, приду завтра и принесу простыни. А вы бы хоть дверь не закрывали, а то не доживете до выписки в такой атмосфере.

Александра чмокнула меня в щеку и выскочила из палаты, эффектно виляя своей попкой.

Юра спросил:

– Если первая женщина была жена, то кто же эта красотка?

– Тоже жена, – ответил я, – вернее, первая – это официальная жена, а вторая – любовница, но, по сути, она тоже мне жена, потому что у нас три дочери. А от первой Александры два сына, так что я не девственник, как ваш Пахомыч, но мне на это наплевать и я бы согласился стать девственником.

Виталий расхохотался:

– Ну, голубчик, это уже непоправимо. Вот у Пахомыча еще есть выбор, и он мог бы расстаться со своей девственностью.

Я пожал плечами и собрался идти в туалет, но тут дверь в палату снова приотворилась, и на пороге нарисовался (вот уже никак не ожидал!..) Слава Ершов. В одной руке он держал букет гвоздик, а в другой полиэтиленовый пакет с бананами и яблоками. Странное дело: я обрадовался ему больше, чем своим женщинам. Может быть, мне следовало родиться «голубым» и любить мужчин, а не этих непостоянных женщин? Но, как говорит Душков, это непоправимо.

Славик молча сел на край моей кровати, положил пакет и цветы на тумбочку и вытащил из кармана рабочей куртки закупоренную бумажной пробкой бутылку:

– А это тебе от нашей бригады.

Я предложил выпить всем находящимся в палате. Юра с Виталием охотно согласились и подсели ближе со своими кружками. Пахомыч (он уже вернулся на свое место) отказался, потому что он, по его словам, за всю жизнь не принял ни капли алкоголя и не хочет уподобляться свинье на старости лет. А несколько человек в дальнем углу палаты вообще никак не отреагировали на мое предложение.

Пахомыч снова громко плюнул и вышел, а Славик разлил на четверых сразу всю бутылку, мы чокнулись, сказали друг другу: «Пусть земля нам будет пухом», – выпили, и тотчас все с вопросительными лицами повернулись к Славику. У Славы лицо вытянулось и тоже стало вопросительным. Он сунул нос в стакан, понюхал и выругался:

– Знаю я, чьи это проделки, твою мать! Завтра я Ильичу задам: вместо спирта налил, гад, воды.

– Это забавно, – усмехнулся Душков, – я обязательно использую это в каком-нибудь своем новом романе.