Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

— В порядке. А у тебя?

— Спасибо, хорошо. По правде говоря, я сегодня чувствую необычайный прилив бодрости.

— Это хорошо.

— Я так и думал, что ты обрадуешься.

— Да, вполне. Ну ладно, Берти, пока. — Он пожал мне руку. — Рад был встрече.

Я от удивления вытаращил глаза. Неужели он всерьез думает от меня так легко отвязаться? Крупные специалисты пробовали отвязаться от Бертрама Вустера, но терпели поражение.

— Я еще не ухожу, — успокоил я его.

— Не уходишь? — с тоской переспросил он.

— Нет, нет. Я пока еще здесь. Дживс сказал, что ты заезжал ко мне сегодня утром.

— Да.

— В сопровождении Нобби.

— Да.

— До чего тесен мир.

— Не особенно.

— А Дживс со мной согласен.

— Ну, может быть, слегка тесноват, — вынужден был признать Чеддер. — Я тебя не очень задерживаю, Берти?

— Нет, нет.

— Я подумал, у тебя могут быть где-то дела.

— Да нет. Совершенно никаких дел.

Снова наступило молчание. Он промычал пару тактов модной шансонетки, но как-то безрадостно. И переступил с ноги на ногу.

— Давно ты там обретаешься?

— Где?

— В Стипл-Бампли.

— А-а. Нет, не особенно.

— Нравится тебе там?

— Очень.

— Что ты там делаешь?

— Делаю?

— Ладно, ладно тебе! Ты же меня понимаешь. Боко Фитлуорт, например, сочиняет там литературные произведения для широких масс. Мой дядя Перси, пароходный магнат, расслабляется после дня трудов на ниве пароходного магнатства. А у тебя какой рэкет?

На физиономии у него появилось странноватое выражение, он посмотрел на меня холодно и даже с каким-то вызовом — пусть, мол, я только попробую что-нибудь эдакое выкинуть. Помнится, точно такой же блеск я видел однажды за стеклами очков соседа в гостинице, когда он признался, что его фамилия Снодграс. Похоже, что мой давний приятель собирался сделать некое постыдное признание.

Но он тут же передумал.

— Да так просто, болтаюсь без дела.

— Болтаешься?

— Ну да. Бездельничаю, знаешь ли. Занимаюсь всякой чепухой, то одно, то другое.

Дальнейшие расспросы в этом направлении не сулили никаких результатов. Было очевидно, что Сыр не склонен к душевным излияниям. И тогда я перешел к другому вопросу, который меня сильно занимал.

— Ну ладно, — говорю. — Оставим это. Почему ты топтался?

— Топтался?

— Да.

— Когда?

— Да вот только что. У входа.

— Я не топтался.

— Топтался совершенно явственно. Твой вид привел мне на ум девицу, которая, я слышал на днях от Дживса, шагнула робкими стопами туда, где воды ручья сливались с речными волнами. [107] Аллюзия на стихотворение Г. Лонгфелло «Девичество» (1842). А когда я вошел следом за тобой, ты тут шушукался с продавцом, явно совершая какую-то тайную покупку. Что ты покупаешь, Сыр?

И под моим пронзительным взглядом он пошел на признание. По-видимому, понял, что дальше отпираться бесполезно.

— Кольцо, — признался он вдруг осипшим голосом.

— Что за кольцо? — продолжал я развивать давление.

— Обручальное, — выдавил он из себя, крутя пальцами и всячески демонстрируя, что загнан в угол и сознает это.

— Ты что, обручился?

— Да.

— Вот так так!

Я от души расхохотался, как всегда в таких случаях, но он хриплым голосом, напоминающим рык шакала в Скалистых горах, спросил, какого черта я раскудахтался, и я тут же прекратил, как отрезал, дальнейшее веселье. Я всегда находил, что Сыр, если его раздразнить, довольно страшен. Когда-то в Оксфорде я в минуту слабости, сбитый с толку дурными советчиками, вздумал было заняться греблей, а тренером при нас был как раз Чеддер по прозвищу Сыр. Мне до сих пор вспоминаются некоторые его высказывания насчет моего брюха, которое я, по его мнению, справедливому или нет, — другой вопрос, выпячивал. Можно подумать, что волжским бурлакам и сплавщикам леса выпячивать живот строго запрещается.

— Я всегда смеюсь, когда слышу о чьем-нибудь обручении, — пояснил я мирно.

Это, похоже, его не размягчило — если я правильно употребляю это слово. Он продолжал пламенеть.

— У тебя есть возражения против моей помолвки?

— Нет, нет!

— Разве я не имею права обручиться?

— Ну, разумеется.

— Что значит: «Ну, разумеется»?

Я и сам толком не знал, что значит: «Ну, разумеется», может быть, просто «Ну, разумеется» и больше ничего? Все это я попытался ему втолковать, позаботившись о том, чтобы в моих речах звучала утешительная нота. Он вроде бы немного подобрел.

— От души надеюсь, что ты будешь очень, очень счастлив, — произнес я.