Пэлем Вудхауз - Том 5. Дживс и Вустер

Он, естественно, сразу встревожился. У Китекэта всегда было доброе, нежное сердце, способное безотказно сочувствовать старому товарищу, угодившему в беду, а о том, что мне угрожает со стороны Мадлен Бассет, он знает прекрасно, она сама ему все рассказала — как-то встретились на благотворительном базаре, и речь зашла обо мне.

— Дело серьезное, — сказал он.

— Еще бы не серьезное. Я дрожу, как лист.

— Для барышень типа Мадлен Бассет ежедневное письмо — это предмет первой необходимости.

— Вот именно! И если оно не приходит, они приезжают и разузнают все на месте.

— Убедить Гасси, ты говоришь, никак невозможно?

— Исключено. Я уж и так и сяк его уговаривал, с большим, можно сказать, пылом, но он уши к голове, и ни в какую.

Китекэт задумался.

— Кажется, я знаю, что за всем этим кроется. Беда тут в том, что Гасси сейчас немного не в себе.

— Что значит — сейчас? И почему немного?

— Он влюбился в Тараторку. Говоря по-простому, сомлел.

— Это я и сам знаю. Все знают. Любимая тема для разговора на милю в округе, где бы тетя ни встретила тетю.

— В людской тоже были на этот счет кое-какие высказывания.

— И неудивительно. Держу пари, что это обсуждается и в Бейсингстоке.

— Его, конечно, нельзя винить.

— Очень даже можно. Я виню.

— Я в том смысле, что он не нарочно. Что поделать, Берти? Весна. Брачный сезон, пора, как, может быть, тебе известно, когда красуется голубь переливчатым опереньем и помыслы юных полны любовным томленьем. [75] Перифраз строк из поэмы А. Теннисона «Локсли-Холл» (1842). Девушка вроде Тараторки может в разгар весны с такой силой поразить сердце Гасси, и без того ослабленное постоянным питьем апельсинового сока, что страшно подумать. Кора-Таратора, в хорошей спортивной форме, одолеет любого. Кто-кто, а уж ты-то это знаешь сам, Берти. Вспомни, какого дурака ты когда-то из-за нее валял.

— Не будем ворошить то, что было и прошло.

— Я ворошу только для того, чтобы доступнее выразить свою мысль, что Гасси больше достоин жалости, чем упреков.

— Это она достойна упреков. Зачем она его поощряет?

— Она не поощряет. Он просто прилип, и все.

— Нет, не все. Она его поощряет. Я сам видел. Она нарочно пускает в ход свое знаменитое обаяние. Не говори мне, что такая девушка, как Кора-Таратора, обученная спускать с лестницы голливудских красавцев, не могла бы отшить Гасси. Если б захотела.

— А она не хочет.

— Вот и я об этом.

— И скажу тебе, почему. Я, правда, у нее не спрашивал, но убежден, что она разыгрывает этот сюжет с Гасси с исключительной целью пронзить сердце Эсмонда Хаддока. Чтобы знал: если ему она не нужна, есть другие.

— Но она же ему нужна.

— Этого она не знает. Если только ты ей не сказал.

— Не сказал.

— Почему?

— Не уверен был, что это будет порядочно с моей стороны. Понимаешь, он рассказал мне о своих сокровенных чувствах как бы под тайной исповеди и выразил желание, чтобы все осталось между нами. «Это не должно пойти дальше», — его слова. С другой стороны, своевременное словцо могло бы соединить разлученные сердца. Прямо не знаю. Сложная ситуация.

— Я бы не стеснялся, а взял бы да и сказал своевременное словцо. Я — за то, чтобы соединять разлученные сердца.

— Да и я тоже. Только, боюсь, уже поздно. Бассет прожигает телеграммами провода, требуя разъяснений. Только что пришла от нее телеграмма высокого напряжения. Я видел ее в холле на столе, когда возвращался. Это телеграмма девушки, которая уже сыта по уши и готова послать Гасси куда подальше. Нет, говорю тебе, Китекэт, положение безнадежно. Я пропал.

— Да нет же.

— Нет, пропал. Когда я рассказал Гасси про телеграмму и намекнул открытым текстом, что сейчас самое время ему как порядочному человеку придти на выручку, он и слушать не захотел. Не получит она письма, пока не усвоит урока, который он ей преподает. Он просто рехнулся, честное слово, и я не вижу выхода.

— Есть выход. Проще простого.

— То есть ты можешь что-то предложить?

— Конечно, могу. Я всегда могу что-то предложить. Решение напрашивается. Если Гасси не желает ей писать, писать ей должен ты.

— Но ей вовсе не нужны мои письма. Ей нужны письма от Гасси.

— И на здоровье. От Гасси она их и будет получать. Просто Гасси потянул запястье и вынужден диктовать, а ты записывать.

— Ничего Гасси не потянул.

— Погоди! Он не просто потянул, а вывихнул запястье, останавливая понесшую лошадь с риском для собственной жизни ради спасения от страшной гибели чужого дитяти. Дитя золотоволосое, если ты послушаешь моего совета, голубоглазое, румяное и прелестно шепелявит. Шепелявость, по-моему, самое оно.