Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

– Значит, сговорились, – с облегчением выдохнул тот.

– Конвой! – негромко скомандовал майор, и в небрежно выкрашенную белым дверь тут же вошли люди в халатах, украшенных золотистыми погонами, с маузерами в деревянных кобурах, от тяжести которых провисли кожаные ремни. – Увести.

– Двести! – выкрикнул Подберезовский. На его плечо легла рука плохо выбритого щекастого монгола. – Поверьте, двести – очень приличная сумма! На нее можно купить много огненной воды! – Его стали отрывать от табуретки. – Триста! – Он вцепился в дерево своего седалища прочно, подобно потерпевшему кораблекрушению, гонимому волнами моряку. – Триста пятьдесят – больше у меня просто нет! И не было никогда!

– Быть вам, Борис Абрамович, макиварой, – бросил майор, когда четверых дотащили до двери.

– Откуда вы знаете? – Обмякший олигарх повис в крепких руках сопровождающих.

– Слухи бродят, – майор усмехнулся, – монгольский интерпол их ловит. Так как, будем предлагать настоящую цену или валять дурака?

– Будем предлагать, – принял мужественное решение мгновенно окрепший телесно и духом Подберезовский.

Майор сделал знак подчиненным, дождался, пока за ФСБ-шниками захлопнется дверь, и окинул сидящего перед ним олигарха взором уже ласковым.

– Хотите курить? – Подберезовский не сразу понял смысл вопроса, затем отрицательно помотал головой, склонил высокий лоб мыслителя, закусил губу, что-то лихорадочно про себя обдумывая. – А стюардессу не желаете? Вино, танцы, флирт... – Олигарх поднял глаза, нашел лицо майора опять усмехающимся, покрылся розовыми пятнами.

– Ч-что вы сказали?

– Ах да, вы же не любите флиртовать с этими, которые парят где-то там в белых рубашках от Доси... – Интерполовец не глядя ткнул пальцем вверх, затем поставил локти на стол, лег подбородком на ладони – чашечкой – и вздохнул. – Что ж, тогда давайте к делу. Предлагайте. Внимательно вас слушаю...

Глава 16. Монголы. Олигарх

Четверых опять подвели к затрапезному интерполовскому фургону, со скрипом открыли мятую дверь. Только теперь, в отличие от прежней загрузки, в железное чрево машины пленников не забросили, но вежливо пригласили, а на блинообразных лицах сопровождающих появились улыбки.

– Чего они улыбаются, не знаешь? – настороженно приглядываясь к охране в халатах с золочеными погонами, шепнул ФСБ-шник с оттопыренными ушами своему непосредственному начальнику, Седому. Тот молча пожал плечами, затем, что-то сообразив, вопросительно посмотрел на Подберезовского. Не отвечая, тот подмигнул садящемуся в кабину майору, поощрительно хлопнул по плечу низкорослого конвоира, почтительным жестом приглашающего его внутрь фургона, засмеялся весело, вроде беспричинно, и, забравшись первым, расслабленно присел на железную, вдоль борта, скамейку.

– Скажи шефу, пусть трогает, – приказал олигарх сопровождающему их низкорослому, усевшемуся на скамейке напротив. Рядом с ним пристроились еще три конвоира. Низкорослый ничего не ответил – вероятно, не понял, – только расплылся в улыбке совсем широко, насколько позволяли сопротивляющиеся такому надругательству губы, а машина поехала и без его вмешательства.

– Чего он лыбится? – окончательно потеряв выдержку, вскрикнул лопоухий. – Борис Абрамович, скажите ему, пусть прекратит! Скажите, скажите же, они почему-то вас слушаются!

– А ну, прекратить истерику! – приказал Седой. Он первым догадался, что все это означает. – Улыбаются, потому что Борис Абрамович обо всем с ними договорились. Чего ж им не улыбаться. Небось, есть за что. – Он посмотрел на олигарха вопросительно.

– А я думал, нас стрелять повезли, – признался, успокоившись, лопоухий. – В жизни не забуду этих улыбок. Че лыбиться-то, спрашивается, если не умеешь? – Он покосился на конвоиров и сплюнул.

– Это я их научил, – отвечая на молчаливый вопрос Седого, похвастался Подберезовский. – Действительно, есть за что. Пусть улыбаются. Как американцы. Приучаются, так сказать, к цивилизации. Не сразу, но в итоге у них получится.

– И сколько вы посулили? – спросил Седой.

– Миллиард, – спокойно ответил Подберезовский на нескромный вопрос, понимая, что сложившаяся ситуация оправдывает его задавшего, делая проявление чрезмерного любопытства обоснованным, почти уместным. Люди, в конце концов, изрядно переволновались, сейчас некоторые вольности простительны.

– Миллиард! – в унисон ахнули трое. – Или имеются в виду тугрики?

– Тугрики, тугрики. Только американские.