Александр Матлин: Долгожданная встреча с другом

— Отпуск! — закричал Лёва. — Свой кровный отпуск! Старик, ты сошёл с ума! Неужели нельзя было сказать, что ты пошёл в библиотеку? Или на какое-нибудь совещание?

— Нет, Лёва, нельзя.

— Да-а, дела, — заключил Лёва. — Я смотрю, у вас тут ещё хуже, чем у нас…

Меня поражала Лёвина память. Он мог часами рассказывать истории нашего с ним студенчества, истории, героем которых был я и которые при этом я совершенно не помнил. Впрочем, после того, как он мне в деталях описывал, как мы ночью готовились к экзамену по гидравлике, или как нас вместе снимали с крыши поезда Москва-Гагры, мне начинало казаться, что теперь я вспомнил этот эпизод, ну конечно же, чёрт возьми, конечно, именно так всё и было, как это я мог забыть! Это был удивительный феномен, который, впрочем, легко можно было объяснить. Лёва жил одной непрерывной жизнью, плавной, как восходящая кривая, и он легко скатывался в своих воспоминаниях по этой кривой в любую точку своего прошлого. По сути, его прошлое было неотрывной частью его настоящего. Моя же жизнь была разрублена на две независимые части моментом отъезда из Советского Союза. Они не соприкасались и не пересекались, это были две отдельные жизни. Между ними зияла пропасть.

Через два дня я отвёз Лёву обратно в аэропорт Кеннеди. Большую часть пути мы молчали. Всё было сказано. Но важнее всего было то, что не было сказано, но что каждый из нас понимал и чувствовал по-своему. Я спросил:

— На обратном пути заедешь?

— Нет, старик, спасибо. У меня прямой билет, без остановки. Два часа в Нью Йорке между самолётами, и — дальше.

— Хочешь я приеду в аэропорт на эти два часа?

— Нет, старик, не надо. Зачем ты будешь мотаться? Мы уже обо всём поговорили…

В аэропорту Лёва сдал в багаж свой чемодан, зарегистрировал билет и вернулся ко мне.

— Ну вот, старик, пора прощаться. Спасибо тебе большое за приём. Всё было прекрасно. Приеду домой — всем расскажу.

— Спасибо тебе, Лёва, что заехал. Приезжай ещё. Всем там, конечно, привет. Этой, как её…

— Ирке?

— Во-во. Ирке. И этому тоже, как его… Игорю.

— Может, Виктору?

— Ну да, конечно. Виктору. В общем — всем. Большой привет.

Объявили посадку, мы расцеловались, и Лёва пошёл по коридору. Шёл он как-то медленно и неуверенно, словно пытаясь вспомнить что-то важное. Вдруг он остановился, обернулся и, увидев, что я не ушёл, побежал назад.

— Старик, сказал он сквозь одышку. — Извини… старик…

— Что случилось, Лёва?

Он сделал знак рукой: дескать, подожди, дай перевести дух. И ещё другой знак: дескать, ничего не поделаешь, такой возраст. Наконец, дыхание вернулось к нему.

— Старик, ты извини, — сказал он смущённо. — У меня к тебе просьба. Это, наверно, не очень красивая просьба. Извини, старик.

— Ну, ну, говори. Что случилось?

— Ничего. Просто… Как бы это сказать… Можно я им там, в Москве, не буду говорить про нашу встречу? Просто скажу, что я тебя не нашёл. Они, конечно, там ждут с нетерпением, хотят всё знать про тебя. А я скажу: извините, ребята, не видел. Не нашёл. Ты не против, старик?

— Делай, как считаешь нужным, Лёва.

— Понимаешь, старик… Как бы это объяснить… Мне трудно будет им рассказать всё, как есть. И как мы с тобой общались, и какой ты теперь. И как тебя всё во мне раздражает, только не надо со мной спорить, старик, что ж я не вижу, что ли? Самого главного я всё равно не смогу им объяснить. В общем, это правда, что я тебя не нашёл. Ты — это не ты, старик. Ты — другой человек.

— Я знаю Лёва, — тихо сказал я.

— Прощай, старик.

— Прощай.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошёл на посадку в самолёт.