Александр Матлин - Где Коба?

В понедельник утром ко мне зашёл начальник отдела.

— Хорошо, что ты не опоздал, — сказал он. — Нас с тобой вызывает Брайен. Лично.

— Когда?

— Немедленно. Поправь галстук и пошли.

Больше ничего на надо было спрашивать. Брайен О’Липшиц — президент компании, и если он вызывает немедленно, значит… Кто знает, что это может значить?

— Садитесь, — сказал Брайен, не глядя на нас. — Линда, закрой дверь и никого ко мне не пускай. Вы — Алекс, да?

Вопрос был задан мне, но при этом он почему-то посмотрел на моего начальника.

— Да, это Алекс, — подтвердил начальник.

— Прекрасно, — сказал Брайен. — Я много о вас слышал. Вы родились в России, правильно? Вы можете говорить по-русски?

— Могу, — подтвердил я.

— Ага. Русский и грузинский — это один и тот же язык?

— Не совсем, — сказал я осторожно. — То-есть совсем не один.

Президент посмотрел на меня с недоверием.

— Мне сказали, что Грузия — это часть бывшего Советского Союза. Там что, люди говорили на разных языках?

— Алекс очень умный, — вмешался мой начальник, пнув меня ногой под столом. — Он будет говорить по-грузински, если это в интересах нашей компании. Правильно, Алекс?

— Конечно, — сказал я с достоинством. — Кроме того, там в Грузии все говорят по-русски.

— Очень хорошо, — сказал Президент. — Вы выедете в Грузию завтра. Линда вам закажет билет прямо в Таллин.

— Таллин, по-моему, в Эстонии, сказал я, на всякий случай отодвигаясь от своего начальника.

— Это не одно и то же? — подозрительно спросил Президент, заглядывая в свои записи. — Да, вы правы, я немного перепутал. Не в Таллин, а в Тбилиси. Поручение это очень ответственное, но больше недели он у вас занять не должно. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — сказал мой начальник. — Ему всё ясно.

— Если можно… — сказал я, стараясь не глядеть на посеревшее лицо начальника, — один маленький вопрос. Какова цель моей поездки?

— Это не имеет значения, — сказал Президент. В Трансильвании вас встретит наш местный представитель Гоги. Он вас введет в курс дела.

— Он поедет со мной в Тбилиси?

Президент поморщился и снова заглянул в свои записи.

— Я имел в виду Тбилиси. Он встретит вас в Тбилиси. Счастливого пути. Если возникнут какие-нибудь осложнения, звоните лично мне.

… На пересадке в Париже я долго слонялся по аэропорту, пока, наконец, не увидел маленькую группу озабоченных людей в больших кепках с раздутыми чемоданами. Я понял, что мне с ними по пути. И точно, следуя за ними, я оказался у стойки, на которой было неприметно написано: "Georgian Airlines". Три часа спустя я приземлился в Тбилиси.

Гоги оказался невысоким лысеющим человеком средних лет со светлыми, лучистыми глазами и постоянной полу-улыбкой на губах. По-русски он говорил почти без акцента. Он отвёз меня в гостиницу и немедленно, не дав переодеться, повел обедать в небольшой ресторан, который находился на тихой боковой улице, в полу-подвале с низким сводчатым потолком.

— Понимаешь, — сказал он, сразу перейдя на "ты", — у нас в Тбилиси такая проблема: никто не знает, как по-настоящему делать хинкали. Только в этом ресторане повар их делает правильно. Ты сам увидишь. Это не повар, а художник! Рембрандт! Он делает двадцать пять складок на каждой хинкали! Двадцать пять!

Гоги откинулся на спинку стула, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением.

— Вот это да! — восхитился я, стараясь вспомнить, что такое хинкали. Вспоминать пришлось недолго. Подали хинкали, а с ними заодно купаты, кебабы, хачапури, травы и красное имеретинское вино. Гоги произносил тосты, я благодарил и пил. Мы выпили за наше знакомство, за меня, за мою жену, за моих детей, за дружбу грузинского и американского народов, за мир во всём мире и, наконец, за успех моей командировки в Грузию.

— Гоги, — спросил я, поймав удачный момент, — Ты знаешь, в чём цель моей командировки?

— Слушай, зачем волноваться? — сказал Гоги. По мере потребления имеретинского его акцент становился заметнее. — Твой командировка будет всё нормально. Завтра я буду тебя знакомить с самим Гиви. Гиви всё сделает, что тебе надо.