Александр Карнишин - Про Петровича [СИ]

— Я тоже не сразу допер. Сбегай-ка за бутылочкой, мы с тобой сейчас всю цепочку пройдем. Будет у нас сегодня тренинг, — он вкусно причмокнул толстыми губами, — по таймменеджменту.

— Чего?

— За бутылкой, говорю, тебе бежать.

Ну, Василий и побежал, смешно переставляя ноги под торчащим вперед пузом.

А кто бы не побежал?

— Наконец-то! — громко сказал Клим оглянулся вокруг — слышно ли было? Он вчера купил себе в кредит ноутбук, и сидел сегодня на скамейке в парке, щелкая кнопками, стрейфясь по Интернету. Ему очень хотелось, чтобы все заценили предмет роскоши, а заодно зауважали его, Клима.

— Теперь прижмут черножопых! — еще громче сказал он.

— Скажи мне, Климка, а в чем коренное отличие жопы черной от такой же жопы белой? Функции у них одинаковые. И форма такая же. А цвет под штанами не виден.

Рядом присел Петрович, неодобрительно смотря на бутылку в собственной руке. Бутылка была почти пуста. Глоток, может два — и все.

Обычно, если получалось взять пиво в пластиковых баллонах, Петрович прикупал в том же киоске и пару стаканов. Пару — чтобы не мялись и не ломались. А вот если пиво было в стекле, то из горла пилось легче и лучше. Опять же — не выдыхалось. И температуру держало лучше.

— Так, скажи мне это, Климка! Скажи честно и откровенно, чем же тебе так не нравится черная жопа Анджелины, мать ее, Джоли?

— Да нет, Петрович, ты не понял, я это о черножопых, что засирают Россию!

— Малыш, — голосом Карлсона откликнулся Петрович. — А ты не срешь, что ли? Может, ты и не ссышь? А?

Клим сконфузился. Он, конечно, хотел внимания, и чтобы его признавали и с ним беседовали, как со своим. Но с Петровичем просто так не побазаришь. Петрович всегда зрит в корень. Клим понял, что проигрывает раунд, и отступил:

— Да я так просто, Петрович! Я без смысла заднего какого! Это просто тут написано, что тех, кто наркотой торгует, расстреливать станут…

— А! Так дело, выходит, вовсе не в черной жопе, а в белом порошке? Интересная логика, имеющая право на существование, — задумчиво произнес Петрович. Теперь он глядел на бутылку с некоторой грустью. Бутылка была пуста.

— Петрович, ну, как тебе не понятно, я же не за расизм, я за наказание!

— А наказание, как надо понимать, смертная казнь? Это кто же наказывать будет?

Петрович втягивался в беседу. Пива не было. Время было. Ветерок шумел листьями над головой. Дурной и молодой сосед по дому сидел рядом и требовал воспитывающего слова. А слова Петровичу было не жалко:

— Вот смотри, сосед, — Петрович приподнял до уровня глаз пустую бутылку. — Я выпил эту бутылку. Значит ли, что теперь остальные бутылки могут в отместку «выпить» меня?

— Петрович, это не о том! Просто надо же, чтобы за каждое деяние, — Клим запнулся на мгновение — «деяние» ему понравилось. — За каждое, повторяю, деяние, должно быть возмездие.

— Так ты — о возмездии! Вон как! А должно ли возмездие быть в зависимости от проступка или ты рекомендуешь просто убивать всех, у кого жопа не того цвета?

— Конечно, в зависимости… Я же не расист… Главное — чтобы все знали о неотвратимости возмездия! — Клим аж покраснел, так ему понравилось, как красиво все вышло.

— Неотвратимость, говоришь? И в зависимости, говоришь? А тогда, если кто обманул — обмануть его, украл кто — надо украсть у него. Если кто избил — отколошматить самого. Если кто убил и съел, потому что маньяк — убить его. И съесть. Вот это — возмездие. И если ты съел свинью, то свиньи съедят тебя. А если я выпил пиво, то оно…

— Ты прикалываешься просто, Петрович?

— …А вот если кто меня угостит пивом, то и я в ответ — его. И это — тоже возмездие, пацан. Но тема эта широка и необъятна, и требует длительного обсуждения. Ну, если тебе интересно, конечно.

— Мне интересно, — часто закивал головой Клим.

— Ну, так, чего сидишь, чего ждешь?

— А?

— Угощай, говорю. А я буду говорить. Вот тебе и возмездие.

Клим опять кивнул, похлопал себя по карманам, и кинулся к выходу из парка, к «Пятерочке», что стояла на углу.

— Эх, молодежь… Понаехало вас тут, а потом кричите невесть что. А за крик покрасить ему жопу черным… Х-х-хе… Ну, ничего. Будем воспитывать, — Петрович повернулся всем телом к открытому ноутбуку и с интересом уставился в экран.

— Какие-то проблемы? — спросил Петрович, обнаружив на своей скамейке незнакомого мужика.

Мужик был тощ и бледен. Из воротника застиранной рубашки торчали нитки основы. Штаны, то есть бывшие брюки, ставшие окончательно штанами, блестели и спереди и сзади. На ногах, на босых ногах были летние босоножки, больше всего напоминающие детские сандалии с дырочками. Взгляд мужика бродил, перескакивал, туманился и рассеивался. Иногда на глаза его наворачивались слезы, которые тот мужественно вытирал тыльной стороной ладони, показывая испачканные чернилами пальцы.