Александр Карнишин - Про Петровича [СИ]

— Привет, сосед! — весело окликнул он Клима. — Ты что так поздно?

Клим хмуро смотрел на веселого Лёху, не понимая вопроса. Что значит — поздно? Для чего — поздно? Кому — поздно?

— Ты глянь, глянь, — махнул тот вокруг себя кистью, разбрасывая во все стороны капли краски. — Сила-то какая, а? Смотри, ведь почти весь дом!

Клим посмотрел налево. Там весело улыбалась Ирка-студентка в белой футболке и свернутой из газеты шляпе-треуголке. Она уже покрасила сам балкон и теперь тоже красила стену, куда могла дотянуться. Прямо перед Климом упала на перила и разбилась жирная белая капля. Его затошнило от густого химического запаха. Вверху красили. И внизу — он осторожно высунул голову — тоже. И дальше, и еще, и еще. Субботник, что ли? Чего это они?

— А чего это вы? — наконец произнес он возникший вопрос.

— …А ты не в курсе? — удивился Лёха. — Так, может, тебе и не положено? Не, ну ты не подумай, я знаю, ты пацан правильный. Нормальный наш пацан, так ведь? Может, тебя просто дома не было?

— Да что случилось-то? — уже вскипел Клим. — Субботник, что ли? Чего вы все кинулись-то с утра пораньше?

— Климушка, ты не шуми, — прозвенела слева колокольчиком Ирка. — Ну, если тебе не положено, так и не крась. Чего шуметь-то? Кто тебя заставляет?

Никто его не заставлял, только вот после этих ее слов и Лёха и Ирка отвернулись от Клима, начав усиленно растирать краску по бетону.

Клим снова осторожно высунул голову и глянул вниз. Внизу в сквере стоял пузатый Петрович, и приставив ко лбу ладошку, прищурив глаза, рассматривал дом. Клим накинул джинсовую рубашку и не застегивая ее быстро спустился на первый этаж. Вышел из подъезда, оглянулся на дом: почти все жильцы стояли с кистями на балконах и усиленно развозили белый цвет по фасаду старого дома. Несколько балконов, не покрашенных с утра, выглядели грязными тусклыми пятнами на общем фоне.

— Петрович, а что, собственно, происходит? — обратился Клим к Петровичу, по хозяйски рассматривавшему панельный дом.

— В смысле? — задумчиво ответил Петрович. — В Гондурасе переговоры. В Африке голод. В Китае землетрясение. Тебе, парень, надо радио слушать, тогда тоже все знать будешь.

— Да я не об этом, Петрович! Чего вдруг все кинулись дом красить?

Петрович оторвался от рассматривания дома и посмотрел на молодого с укоризной:

— Так ты, это, ничего не знаешь, что ли?

— Да что случилось-то?

— …Хотя, может, тебя просто дома не было? — почти повторил тот слова Лёхи Кента. — Ты же не виноват, да?

— В чем — не виноват?

— Ты вчера когда домой пришел?

— Ну, так пятница же, Петрович! Честная пятница!

— Ты. Когда. Домой. Пришел. А?

— Ну, в два часа. Я совершеннолетний, если что, — нахмурился Клим.

— А-а-а… Ну, тогда ты просто пропустил. А ящики наши всегда открытые стоят. Все понятно. Ты, парень, беги давай в магазин за краской и кистями, и крась балкон белым цветом.

— Блин, Петрович! Да что случилось-то?

— Ничего не случилось. Но наши все покрасили. Понял? Нет? Повторяю, читай по губам: НАШИ, — он выделил слово, дополнительно к голосу еще и расширив глаза, — понял? НАШИ — все покрасили. Ясно?

Клим замер. Разговоры о «наших» на работе ходили. Их обычно ругали за полный дебилизм. Но те «наши» были совсем молодые придурки. С флагами ходили, листовки клеили. А тут…

— А не наши? — спросил он осторожно.

— А не наши — не покрасили. Вон, смотри сам.

Клим повернулся и еще раз посмотрел на фасад своего дома. А ведь точно, почти все покрасили. И только несколько — раз, два, три… восемь балконов — остались не покрашенными.

— Петрович, так это как, значит? Значит, время?

— Выходит, так, — кивнул Петрович. — Выходит, время. И вот так поглядишь — и все ясно. Любому ясно, даже в самом малом звании.

— Так я, это…

— Беги, беги, пацан. Может, успеешь еще.

…

Вечером на скамейках в сквере мужики пили пиво, а одинокие девчонки — портвейн пополам с колой. Возле Петровича стояли ящики, и он щедрой рукой вытаскивал бутылки и раздавал лично в руки, глянув предварительно на дом за спиной. Получил бутылку и Клим. Сковырнул пробку, отпил половину и подошел снова послушать, что говорят старожилы.

— Так, Петрович, это как же? — угрюмо гудел Лёха Кент. — Ты что же, вот это все — сам, что ли?

— Скажи мне, Лёха, — округлыми движениями рук с бутылками в них Петрович сопровождал почти каждое слово. — Ты покупал это пиво?

— Нет.

— Но тебе нравится его пить?

— Да.

— Так в чем проблема, и о чем твой вопрос?