Ганс Шерфиг - Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион

Карелиус покраснел, как мальчишка-школьник. Он прекрасно знал, что иностранная валюта при любых обстоятельствах не могла быть приобретена законным путем. Если даже в свое время она была официально получена в банке для поездки за границу, а потом не была истрачена, то ее следовало при возвращении предъявить на таможне и сдать или же обменять на местные деньги. Человек записывал все на машинке, а полицейский Розе сыпал успокоительными словами. Дело обстоит вовсе не так плохо. Право, все люди совершали такого рода проступки. Обычно к нарушениям постановления от 21 июня 1949 года о немедленном возврате иностранной валюты относятся не очень строго.

— Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы помочь вам, господин Карелиус! Не желаете ли еще сигарету?

— Нет, спасибо. У меня очень сильно болит голова! — Тут лектор пощупал шишки. — Я думаю, мне не следует слишком много курить.

— Не хотите ли принять таблетку от головной боли? Вот, господин Карелиус, таблетка «альбюль». Лучше принять сейчас же штуки две-три! Хотите, я принесу вам стакан воды? А может быть, желаете кофе, тут еще немного есть в кофейнике! Вам удастся запить таблетку, даже если кофе совсем остыл.

— О, спасибо! Вы, право, очень любезны!

— Не за что, господин Карелиус, тем более, что мы были вынуждены причинить вам все эти неприятности. Но, пожалуй, теперь со всем этим уже покончено. Не стоит волноваться из-за иностранной валюты. Во всяком случае, очередь до нее дойдет не скоро. Это пустячный вопрос. Что же касается обвинения вас в насильственных действиях и членовредительстве, то вы узнаете об этом завтра у судебного следователя.

— Обвинение в насильственных действиях?

— Да, согласно параграфу 199. Насильственные действия по отношению к должностным лицам. Маленькая стычка сегодня утром.

— Но боже ты мой милостивый! Это ведь на меня напали!

Розе милостиво улыбнулся и сказал:

— Да успокойтесь же наконец, господин Карелиус! Я совершенно не знаю, что у вас там произошло. Показания расходятся. Завтра вы сможете побеседовать с вашим защитником. У нас никого не судят прежде чем не выслушают.

— С защитником? Разве меня надо защищать?

— Ну, разумеется. Это ваше право, господин Карелиус?

— Вы в самом деле думаете, что я буду вынужден остаться здесь до завтра?

— Нет, не здесь. Вы будете ночевать в «Ярде».

— Это невозможно! Мне надо быть в школе в девять часов утра!

— Очень хорошо понимаю вас, господин Карелиус. Но в данном случае решение зависит не от меня. Лично я желаю вам всего самого лучшего и сделаю для вас все, что в силах сделать человек, когда долг ему это позволяет. Впрочем, я убежден, что такая маленькая неприятность может быть улажена без особой сенсации, стоит только обеим сторонам проявить добрую волю и не слишком упрямиться.

— Вы были со мной очень любезны, надо отдать вам справедливость! — В голосе лектора прозвучало отчаяние. Он сидел сгорбившись и глядя прямо перед собой, если только может что-нибудь видеть близорукий человек с заплывшими глазами и без очков.

— Ну, а теперь будем надеяться, что пресса не раздует вашего дела!

— Пресса? Нет, неужели об этом напечатают в газетах?

— Трудно сказать. Ни в чем нельзя быть вполне уверенным, когда имеешь дело с этими газетными писаками, но если мы оба проявим осторожность, то вряд ли им удастся что-нибудь разнюхать, — заявил полицейский, умолчав о том, что у него был небольшой побочный заработок — обычно он давал в газеты информацию, а в данном случае полиция была прямо заинтересована как можно раньше сообщить газетам свою точку зрения на дело.

Карелиус вспомнил о трех газетах различного политического направления, которые он купил сегодня утром, — он был человек свободомыслящий. Теперь ему никогда, наверное, не удастся прочитать их, тем более, что очки разбиты. Он не мог знать, что эти три воскресные газеты послужат ему во вред.

— Ну, сейчас я поеду к вашей супруге, господин Карелиус, а вас отправят в «Ярд». Завтра утром все будет улажено. Прочтите вот это, господин Карелиус, и поставьте внизу подпись, если вы одобряете содержание.

Розе протянул лектору протокол, который во время беседы печатал на пишущей машинке другой полицейский.

Карелиус уставился на строчки, но ничего не мог разглядеть: не было очков, да и голову совсем разломило. Он с трудом разобрал отдельные фразы — замечания по поводу отвеса и пилки для ногтей. В общем все было как будто правильно, да и как оно может быть неправильно, раз бумага составлялась представителем власти. Лектор не был ни бунтовщиком, ни критиком. Он всю жизнь полагался на власти и авторитеты. Ему никогда бы не пришло в голову, что можно питать недоверие к властям страны, которая, как сказано в учебниках, является самой передовой и просвещенной страной в мире. Карелиус взял самопишущее перо, которое протянул ему Розе, и, поставив свою подпись, вежливо поблагодарил.