Георгий Марчик - Наследник фаворитки

На совет отряда вызвали всю палатку. Спросили что да как. Все угрюмо молчали. Они ни о чем заранее не успели договориться, просто стояли и молчали, глядя прямо перед собой.

Командир отряда сурово повторил вопрос:

— Кто это сделал?

Наконец, когда молчать стало невмоготу, Алик с отчаянием самоубийцы шагнул вперед:

— Это я…

Командир с укором посмотрел на него, покачал головой:

— Что же ты, Архипасов? Мы ведь договорились, чтобы без глупостей.

— Я не думал, что так получится. Я не хотел, честное комсомольское… — забормотал Алик, не поднимая взгляда.

— Молчал бы ты лучше со своим честным комсомольским! — в сердцах сказал командир. — Какой ты комсомолец?!

Алик ждал — будут ругать, вышибут из отряда. Но никто даже слова больше не сказал.

Старухе, конечно, заплатили. Алик сердился на ребят — молчат, глаза отводят. Ну, чего они воображают, словно он и впрямь жулик какой-нибудь? Тоже преступление — прихватил двух несушек! Не для себя же старался.

Постепенно, правда, все сгладилось. Но осадок остался. Такое не забывается и не прощается никогда. Вот он открыл перед всеми душу — они мимоходом заглянули в нее и отвернулись. Будто и впрямь увидели нечто не совсем подходящее.

И что самое неприятное — ведь раньше он выкидывал коленца похлеще. И ничего. Сходило. Потому что никто ничего не знал.

Прав был поэт: «Молчи, скрывайся и таи и мысли и дела свои…»

Совсем некстати вспомнились Галины слова, пропитанные непонятным недоумением: «Ты какой-то не такой, как все…»

«Не такой, как все! — запоздало возмутился Алик. — А разве это так уж плохо? А почему я должен быть такой, как все? А какой не такой? Лучше, хуже? Благороднее, умнее? А какой должен быть? Кто это знает?»

Шли они однажды с Вавулей Христарадисом по летней улице. Навстречу сама юность и грация — стройная, стремительная девушка в такой короткой юбке, что даже непуританин Алик присвистнул:

— Ну, это уж слишком!

Вавуля, проводив девушку одобрительным взглядом, насмешливо посмотрел на него:

— Что слишком?

— Слишком много открытых ног, — радостно ответствовал Алик.

— А сколько надо? — философски заметил Вавуля. — Ты знаешь? Не знаешь… Я тоже не знаю. И никто не знает… А ты разве против?

— Я не против, — засмеялся Алик, прищуриваясь на солнышке. — Мне нравится…

— Вот и смотри, если не против. Благо, платить за это не надо. — Христарадис положил свою легкую руку на плечо Алика, с грустным сожалением покачал головой. — Это все напоказ, мой мальчик. Как товар в витрине. Это еще не настоящее.

— А что настоящее? — спросил Алик, готовый расхохотаться циничной шутке.

— Вот здесь настоящее, — легонько постучал двумя пальцами по своему лбу Вавуля. — А что здесь у каждого, никому не видно…

— Что верно, то верно.

Ему самому долго нравилось разыгрывать из себя пай-мальчика. Стенгазету выпустить? Пожалуйста! На воскресник пойти? Ах, ради бога!.. Нет, он не такой однозначный. У него дроби и в числителе и в знаменателе.

А уж если он сам не знает, какой он, что знают о нем другие?

Это смотря с какой стороны поглядеть. Вот и считают его одни отличным малым, а другие — ублюдком. Ну и на здоровье! Ему от этого ни холодно ни жарко.

Познакомились они с Вавулей в кафе. Как-то днем Алик сидел с дружком в полупустом зале. Они курили, тянули из соломинок молочный коктейль, болтали о том о сем. К ним приблизился невысокий, с хорошей выправкой мужчина. Чопорно попросил разрешения сесть за их столик.

Алик вежливо кивнул.

Незнакомец был в отлично сшитом костюме, модном широком галстуке, в котором блестела белая горошина жемчужины. На манжетах его белоснежной рубахи поблескивали квадратные запонки из благородного металла. Алик обратил внимание и на аккуратную стрижку незнакомца.

Тот сидел ровно, не сутулился, не делал лишних движений и не выказывал нетерпения, дожидаясь официанта. Четко сделал заказ.

Алику понравилась его сдержанная, уверенная, полная достоинства манера держаться. Однако он не показывал виду, что заинтересован. Незнакомец первый обратился к нему.

— Прекрасный перстень, — дружески улыбнулся он. — Наследственный?

— Нет, — хмыкнул Алик, поднимая левую руку с тяжелым золотым перстнем, чтобы мужчина мог лучше его рассмотреть. — Мамин подарок в честь совершеннолетия.

— Отличный подарок. А я почему-то решил — это фамильная ценность. Принял монограмму за дворянский герб.

— Ну что вы! — слегка смутился Алик и с обезоруживающей искренностью признался — Мой дедушка был кучером.