Джером Джером: Веселые картинки

Три месяца спустя, оба очутились рядом друг с другом за обеденным столом, и после некоторой борьбы с тем, что принято называть судьбой, они устроились и примирились с настоящим положением.

Блек знал хорошо, что Сеннет любил Эдит. Точно также любили ее и еще более дюжины людей, некоторые моложе его, другие старше. При встрече с ними, он чувствовал не более затруднения, чем при встрече на улице около биржи своего собрата-игрока, после того, как котировка дня перенесла его состояние в его, Блека, карманы. Он даже любил и поддерживал Сеннет.

Блек любил бывать в обществе, но немногие любили бывать в обществе Блека. Молодой Сеннет был, однако, всегда готов беседовать с ним; их соединяла общая любовь к спорту. Многие из нас становятся тем приятнее, чем больше узнают друг друга, и через несколько времени и они начали находить хорошие стороны друг в друге.

— Вот за кого бы вам следовало выйти замуж, — сказал однажды мистер Блек своей жене, полушутя, полусерьезно, когда они только что проводили Сеннета.

— Он прекрасный человек, а не простая машина для собирания денег, как я.

Спустя неделю, Сеннет, сидя вместе с Эдит, вдруг сказал:

— Как человек, он лучше чем я со всем моим возвышенным разговором, и, честное слово, он вас любит. Может быть мне уехать за границу.

— Если вам угодно.

— А что тогда вы сделаете?

— Убью себя, — ответила Эдит со смехом, — или убегу с первым, кто меня позовет.

Сеннет остался дома, Блек сам постарался облегчить им путь. Для Сеннета дом был всегда открыт; опасности не было никакой. Блек, будучи неспособен обманывать свою жену, предлагал ей Сеннета в виде своего заместителя. Товарищи по клубу пожимали плечами: «Неужели же этот человек был совершенно под башмаком жены? или она надоела ему и он разыгрывал какую-то дьявольскую роль?» Для большинства из его знакомых последнее предположение казалось более вероятным.

В свое время сплетня достигла отцовского дома. Мистер Эппингтон разразился гневом на своего зятя. Отец, будучи всегда человеком осторожным, готов был упрекать свое дитя за недостаток благоразумия.

— Какого черта, разве не может она держать себя более осторожно?

— Мне кажется, этот человек подготовляет все для того, чтобы отделаться от нее, — сказала мистрисс Эппингтон. — Я ему прямо и скажу, что я думаю.

— Вы дура, Анна, — ответил ее муж, позволявший себе такие вольности у домашнего очага. — Если вы правы, так это только ускорить дело; если же нет, то вы скажете ему такую вещь, какой ему совсем не нужно знать. Я могу выведать от него все, не дав ему ни одного намека, а пока поговорите с Эдит.

Таким образом все устроилось. Но разговор между матерью и дочерью не улучшил положения. Мистрисс Эппингтон была условно несравненна. Эдит думала только о себе. Мистрисс Эппингтон рассердилась, услышав лукавые ответы дочери.

— Неужели у вас нет стыда? — закричала она.

— Был когда-то, — ответила Эдит, — прежде, до переезда сюда. Знаете ли вы, что такое для меня этот дом, со всеми его зеркалами, с его постелями, с его мягкими коврами? Знаете ли, что такое я и чем я была для вас последние годы?

Старшая женщина встала с испуганным, печальным лицом и принялась смотреть на нее, тогда как младшая повернулась к окну.

— Мы старались сделать, как можно лучше, — продолжала смиренно мистрисс Эппингтон.

Дочь утомленно проговорила, не оглядываясь назад:

— О, все глупости делаются с намерением сделать как можно лучше. Я тоже думала, что так будет лучше всего. Все было бы так просто, если бы мы совсем не жили. Не станем больше говорить. Все, что вы можете сказать вполне справедливо.

С минуту продолжалось молчание, и только фарфоровые часы на камине стучали все громче и громче, как бы говоря: «я, время, здесь; не составляйте ваших планов, маленькие смертные, забывая обо мне! Я переменяю ваши мысли, ваши желания. Вы только мои игрушки».

— Так, что же вы хотите сделать? — спросила, наконец, госпожа Эппингтон.

— То, что нужно. Мы все этого хотим. Я распрощаюсь с Гарри, научусь любить своего мужа и останусь жить в тихом домашнем покое. О, ведь, это так легко… хотеть!

Лицо молодой женщины исказилось смехом, который ее сильно старил. В этот момент лицо ее стало жестоким и злым, и старая женщина с болью вспоминала о другом лице, чистом, светлом лице девушки, которая одна облагораживала их грубый дом.

Как при блеске молнии мы видим весь горизонт, так и госпожа Эппингтон вдруг увидала всю жизнь своего ребенка. Позолоченные, уставленные мебелью комнаты исчезли. Она и девочка с большими глазами, со светлыми волосами, единственная из детей, которую она тогда понимала, играли в тени арки. То она была волком, пожирающим поцелуями Эдит, игравшую «Красную шапочку», то она была принцем Сандрильоны, то ее двумя злыми сестрами; то в самой любимой игре мистрисс Эппингтон была великолепной принцессой, очарованной злым драконом, и потому казавшейся старой женщиной. Кудрявая Эдит сражалась с драконом, которого представляла трехногая лошадь, и убивала его с криком и шумом. Затем мистрисс Эппингтон вновь становилась великолепной принцессой и вместе с Эдит возвращалась домой.